Иван Емельянов. "СОСТОЯНИЕ ПОКОЯ. ЗАПИСКИ ПАРАШЮТИСТА – ПОЖАРНОГО"

От автора 

Труд парашютиста – пожарного отличается тем что ты  делаешь только свою и ничью иную работу, начиная с укладки парашюта и кончая последним взмахом лопаты с землей на дымящийся пень. Тем не менее чувство локтя у этих парней крайне обострено, так как каждый делая свою работу отвечает за всех  и обязан немедленно прийти на помощь, если это необходимо. Конечный результат работы в равной степени зависит от вклада каждого, когда ты в тайге в числе маленькой группы и помощь ждать неоткуда.

Перед тобой стоит конкретная задача, и ты обязан ее выполнить, независимо от настроения и личных желаний.

Ты можешь работать даже ночью, это наиболее результативная работа, но рискованная, так как ты можешь в темноте оступиться, наколоться на сучок, попасть под падающее дерево, просто сгореть, и вообще это запрещено по технике безопасности, но если «НАДО», то эти инструкции повсеместно нарушаются.

Ты сам должен выбрать методы работы, но пожар должен быть потушен.

И это чувство долга гонит тебя вдоль кромки тушения, даже когда уже нет сил держать метлу. Усталость снимаешь краткими минутами, когда просто падаешь вблизи кромки огня и без движения лежишь, всей грудью вдыхая запах земной прели, а затем встаешь и намозолившей руки лопатой продолжаешь обрабатывать кромку огня.

Всего этого в моих записях нет. Здесь описан в основном отдых парней. Они были молоды и пассивных отдых им был скучен.

Что  здесь описано, то ли было на самом деле, то ли это выдуманные  легенды, которые передавались от команды  команде, возле нежаркого костра в ожидании вертолета, но факт остается фактом : в базе авиационной охраны лесов работали настоящие парни и грустного в их жизни было больше чем радостного, все зависело от угла зрения.

Красноярск 1972 – 1977г.

ПАРАШЮТИСТАМ – ПОЖАРНЫМ КРАСНОЯРСКОЙ АВИАБАЗЫ

Сдвинем кружки друзья, посидим на дорожку

Пьем за тех, кто на стропах, кто в морях, кто в полях

Завтра мы улетаем охранять мир таежный

Это наша работа, мы на главных ролях

Проезжать если будешь по дорогам таежным

И  увидишь вдали черный дым до небес

Над тайгой забелеют купола парашютов

Это значит десант, брошен с неба на лес

Будет пот и огонь и пожарища копоть

Слово «Надо» сказал нам инструктор седой

Будет табор в тайге, комариная пропасть

Не всегда есть еда, только купол с тобой

Ну а если земля тебя встретит  бедою

Или просто случайность тебя подведет

Не оставят в беде, твои парни с тобою

Прилетит и поможет родной вертолет

Отработал пожар, вертолет ожидаешь

Давит плечи усталость, хочешь просто домой

А с инструктором Сашкой из тайги вылетаешь

И усталость мгновенно с плеч слетает долой

А на утро опять в суете предполетной

Загрузился на борт и мотор запоет

Улетаешь ты снова охранять мир таежный

Это наша работа, горизонт нас зовет

Когда небо закроет хмарью седою

От Москвы до Камчатки прольются дожди

Зачехлят вертолеты на дальних стоянках

Но закончить сезон не спеши, подожди

Нам найдется пожар на просторах России

И который горит непогодам назло

Если этот пожар холода пригасили

Можешь просто считать, что тебе повезло

Будет сыпаться дождь, холода придут с ветром

Влажный спальник в шатре, в кружках лед по утрам

Твой последний костер покрывается пеплом

Скоро вывезут нас и пора по домам

Мы вернемся домой, мой надежный товарищ

Когда даже на юг дождь со снегом придет

А в сибирской тайге, в пепле старых пожарищ

Следы наших сапог снег зимой заметет

Долго длится зима в нашем северном крае

Но как только на юге пригреет теплом

Соберет всех сынов своих Авиабаза

А пока на земле и покаместь готовят нам борт, мы споем

Сдвинем кружки друзья, посидим на дорожку

Пьем за тех кто, на стропах, кто в морях, кто в полях

Завтра мы улетаем охранять мир таежный

Это наша работа, мы на главных ролях

Северо-Енисейское авиаотделение. 1971 – 1976 г. И. Емельянов

НАЧАЛО  ПУТИ

Намереваясь устроиться на работу в базу авиационной охраны лесов от пожаров, пришедший кандидат, как правило, заводил разговор с кем либо из слоняющихся без дела или ожидающих заработную плату парашютистов. А ждать нет хуже и чтобы чем-либо занять себя, парашютист охотно шел на контакт и развлекался.

На первые вопросы, типа:

«Где живешь?»

«Кем работал ранее?»

«Где служил срочную?»

«Где прыгал с парашютом?»

можно было не отвечать. Вопросы задавались, чтобы выиграть время и рассмотреть новичка. Скучающему парашютисту ответы и не были нужны, но он выслушивал их очень внимательно. После этого заявлял, что фамилия начальника авиабазы – Смертин. Если это не производило впечатление, для продления разговора приглашался какой нибудь калека, поломавший кости или по разгильдяйству или по пьяному делу и также ждущий кого либо или что либо и ищущий развлечений. Как правило, рисовалась жуткая картина геройского подвига, ошеломляющая новичка.

Если кандидат выдерживал и это, то вспоминались отнюдь не геройские будни: о том, как от кого то ушла красавица – жена и парашютист платит алименты, а таковых в базе было преобладающее большинство, или о том, как голодали по нескольку дней, или спасались от огня, идущего на табор, или о том, как кто то поломался на работе, или другие командировочные мытарства.

Чаще всего кандидаты ломались на втором этапе.

Выдержавшего предварительное собеседование ждал отдел кадров, медицинская комиссия, новые друзья, курсы парашютистов и полная, порой невеселых приключений, жизнь с географией от Ленинграда до Магадана. 

ПЕРВЫЕ  ПРЫЖКИ 

Чтобы работать парашютистом необходимо пройти курс обязательного обучения. Для нашего выпуска курсантов, курсы краткосрочные, в течении месяца и практические занятия с первой же недели обучения. Занятия проводили инструктора, проработавшие в базе не менее десятка лет, прошедшие огни и воды парашютной службы. В учебном классе обучали теории и практике парашютного дела, пожарными должна была сделать работа. Изучали радиостанции, особенности работы в лесу, тактику пожаротушения, технику безопасности. Наиболее интересной была, конечно, укладка парашютов, особенно для тех, кто раньше не прыгал. И надо же, Ивану судьба сразу же  подкинула проверку на прочность. Перед практическими занятиями курсантов повезли на тренажёр.

Стояла уже весна, по-сибирски холодная и с ветрами. Тренажёр – непонятное сооружение в виде вышки и с тросами под углом к земле, высота метров восемь – десять, с площадкой наверху. На площадке находился инструктор, он пристегивал на курсанта подвесную систему и курсант прыгал вниз. Подвесная система вместо парашютных лямок заканчивалась толстой в палец толщиной резинкой и прыгнувший, повиснув на резинках на наклонных тросах катился вниз и приземлялся.

Когда Иван уже стоял на площадке в ожидании подвесной системы, у его предшественника лопнула одна из резинок и курсант приземлился спиной вперед на не совсем мягкую землю. Было не совсем уютно, Иван с детства боялся высоты и с ужасом смотрел вниз на своих товарищей и на инструктора, связывающего резинку. Твердый настил пришлось все-таки покинуть, зажав в кулак нервы и страх. Старые парашютисты говорили, что с тренажёра прыгать страшнее, чем с самолета и они были правы.

А дальше был первый прыжок. Парашюты укладывали каждый себе под неусыпным оком инструктора. Вначале выдали под роспись парашют, уложенный по складскому, в брезентовой сумке, определили каждому по столу - длинное брезентовое полотнище. И началась укладка.

Инструктор ходил между столами, кому подсказывал, кому помогал, с кем шутил. Когда наступила очередь Ивану укладывать парашют и он вытянул на столе ворох капрона, с тихим ужасом увидел что в самом верху купола парашютная ткань в диаметре метра отсутствует, то ли выедена крысами, то ли сожжена какой то кислотой, но стропы сохранились и уздечка –лямка в вершине купола тоже на месте. И хотя Иван теоретически знал, что скорость падения от такой прорехи не особо изменится, он обратился к инструктору:

«На моем парашюте прыгать нужно на собственные похороны или как минимум на пожизненную лежанку.»

Инструктор невозмутимо осмотрел прореху.

«Сейчас ты укладывай, а на прыжок возьмешь мой парашют.»

Самолюбие Ивана было задето: «Он не боится на дырявом куполе прыгать, а я испугался, так не годится.»

Тщательно уложив свой гробовой саван, Иван доложил готовность.

В суете инструктор забыл  разговор получасовой давности.

Прыгали ярким весенним днем с самолета АН-2. Внизу находился поселок и аэродром. Для поднятия духа курсантов показательный прыжок делает инструктор, первым покидает борт. Второй инструктор следом выпускает парашютистов.

А покаместь самолет набирает высоту, курсанты сидят на сиденьях вдоль по борту, десятый раз ощупывают замки и лямки, вспоминая подробности укладки, каждый углублен в себя. И вот нужная высота набрана, открытый люк, ободряющая улыбка инструктора: «Не боись, мужики».

Короткая команда «ПОШЕЛ», которая станет приказом к действию на долгие годы работы и на твоих глазах человек уходит в воздух, в небо.

Когда самолет вышел на второй круг выброса, стоящий возле люка курсант взглянул вниз и, хватаясь за что попало, отошел от люка. Инструктор тут же перестегнул его в конец группы и заявил что ничего страшного в этом нет : «Прыгаете то первый раз, бывает, вниз только не смотрите, а лучше на горизонт, он в дымке красивый».

Когда подошла очередь Ивана и он впервые почувствовал, как проваливается в воздух, вся теория тут же вылетела из головы и он завалился на спину. Впервые увидел грязное брюхо самолета, собственный парашют, выходящий из чехла и в открытом люке фигуру инструктора.

И еще чем запомнились первые прыжки: на одном из них он очень жестко приземлился и при ударе из глаз посыпались искры, но не разноцветные, а снежно – белого цвета. 

А  БЕДА  ПРОШЛА  СТОРОНОЙ 

По северам ещё лежал снег, но центральные  районы  большого сибирского края были уже тронуты первыми весенними пожарами. Команду парашютистов,  одного из северных отделений, чтобы не зря получали зарплату, привезли на  одно из центральных  отделений. И покаместь везли, с посадками, с получением парашютов, по району прошёл дождь и установилась смурная ветреная погода. Это было приехавшим на руку, так как весенний тренировочный прыжок перед производственными был необходим, а на него нужно было время. По программе предстояло открытие запасного парашюта, прыжок обязательный, но не любимый, так как вместо одного парашюта после приземления приходилось укладывать два.

Ветер соответствовал требованиям и после необходимых приготовлений группа поднялась в воздух. С земли прыжки корректировал старый инструктор Пётр Степанович.

Всё происходило в соответствии с программой. По команде «Пошёл» Иван оставил борт и раскрыл главный парашют. Всё было прекрасно, он медленно снижался и прикидывал расстояние до земли, когда нужно раскрывать запасной. Земля быстро приближалась, он шёл на крест, выложенный двумя полотнищами на окраине аэродрома. Снизу, усиленный мегафоном доносился голос инструктора. Чтобы точней приземлиться, запасной парашют открывали на высоте около трёхсот  метров, а то и ниже. Ветер едва ощущался и перед открытием запаски необходимо было повернуться спиной на ветер и снижаться против ветра, покаместь запасной купол не наполнится воздухом. У Ивана на этот маневр опыта и ветра не хватило и когда он услышал с земли команду открыть запасной парашют, лихо дёрнул за кольцо. Ранец открылся, купол вывалился ему под ноги и повис на стропах. Иван начал лихорадочно выдёргивать пучки строп из под резинок и поддёргивать кромку купола. Шёлк почему то воздухом не наполнялся, а трепался как огромная простыня, которая закрывала обзор. Высота терялась. У земли ветер был порывистый и вот тут то Иван струхнул. Покаместь он боролся с парашютом, чтобы открыть его, он потерял высоту и время, его начало сносить на аэродромные антенны, а их было десятка три штырей и между ними натянутые провода. Тут уж пришлось бороться с запасным куполом, с целью собрать его в комок и не допустить раскрытия. Снизу доносились команды, но он их уже не слышал и главным парашютом уже не управлял. Собрать в воздухе пятьдесят квадратных метров шёлка не так то легко. Левой рукой он удерживал уже собранный в комок шёлк, правой же хватал скользящую материю и лихорадочно заталкивал под левую руку, пытаясь открыть себе обзор. Полотнище закрывало ему лицо, а приземляться вслепую было жутковато. Увидел на момент землю метрах в десяти и белое полотнище снова закрыло ему лицо. Под ним была дорога, придорожная канава и вдоль тянулась металлическая сварная ограда с расчёской стальных штырей сверху.

Иван приземлился в канаву, купол же, как свежевыстиранная огромная простыня, аккуратно висел на ржавых штырях ограды. 

НЕ  В  МЕРУ  САМОСТОЯТЕЛЬНЫЙ 

Сибирь заливало. Дождь лил и день и два , и три, разверзлись хляби небесные, установилась пасмурная сырая погода. Наше отделение закрыло пожароопасный сезон и всю парашютно – пожарную команду направили на запад в другую авиабазу. Я ехал с надеждой увидеть родные края. Пять лет меня там не было, сначала работа, потом служба и вот теперь я ехал как взрослый самостоятельный человек, и к тому же парашютист – пожарный. В душе я волновался.

А Подмосковье горело. Дым, висящий в воздухе, заполнил всё пространство. Порой было непонятно, утро или вечер, солнце не пробивало дымовую подушку, временами, правда, на небе выделялось более яркое пятно.

Первые, в Подмосковье прыжки запомнились чёткостью организации работ. Было объявлено чрезвычайное положение, поэтому просьбы, работающих на пожаре выполнялись немедленно.

Работая на одном из пожаров, в одном из леспромхозов, мы запросили два бульдозера и получили их через пятнадцать минут, после уточнения на карте места пожара. Через пару часов бульдозера посадили в торфяном болоте и ещё через пятьдесят минут по нашей просьбе нам прислали трактор – трелёвочник.

На пожарах также работала мощная военная техника, но пожары продолжали гореть и возникали новые.

Самолёт, который уже час летел по патрульному маршруту, новых пожаров не наблюдалось. Парашютисты отдыхали: кто дремал, кто играл в карты и когда самолёт заложил вираж, любопытные прислонились к иллюминаторам.

Под нами была неширокая; какая то обыкновенная русская речка, в одном месте между руслом и заросшей старицей образовался островок с километр длиной. Покосный луг, копна свежескошенного сена, редкие пучки кустарников и с краю старицы дымящийся клочок луга, может от оставленного рыбаками костра.

Команда «Одеваться» подняла всех. Бинтовали ноги, пристёгивали парашюты… Инструктор, показав пальцем через  иллюминатор, уточнил точку приземления.

По команде «Пошёл» мы покинули борт.

Когда мой парашют раскрылся, я осмотрелся. Мои товарищи оказались почему то далеко в стороне. Площадку, что показывал инструктор, я не увидел и вместо того чтобы приблизиться к группе, решил приземлиться как  можно ближе к пожару.

Это был мой первый парашютный сезон, за плечами было двадцать прыжков и я решил блеснуть инициативой.

Для начала я сориентировался по ветру и скорости, моя точка приземления оказывалась за старицей недалеко от пожара под стеной леса. Там тоже была луговина и я уверенно шёл на неё.

Теряя высоту я почувствовал, что ветер слабеет, мне не хватает скорости и моё приземление будет в лучшем случае на полтора десятка стожков сена, поставленных один возле другого. Разглядывая их, я увидел, что вершины каждого стожка кончаются штырями.

Перспектива сесть на кол меня не устраивала, но высота катастрофически таяла. Поворачивая направо, я приземлялся в русло старицы, стометровый просвет чистой воды. Плавать с парашютом я ещё не пробовал, но по рассказам знал, что парашют накрывает пловца сверху.

Разворот налево давал мне шанс оказаться в заиленной ржавой грязью и заросшей осокой луже старицы.

Выбор был невелик, высоту я потерял, висел над старицей и выбрал последнее.

Падение в ржавую вонючую жижу удовольствия мне не доставило. Упавший сверху купол из белого превратился в ржаво – коричневый. Стоя по пояс в этой жиже я собрал купол, взвалил на плечи эту непомерную тяжесть грязи, капрона и воды, и проваливаясь по грудь выкарабкался на берег.

Когда я подошёл к своим, пожар был уже потушен, парни пили чай и моё появление встретили хохотом. Черту подвёл инструктор: -

«Ты же слышал, что я сказал?».

Я молчал, сказать было нечего.

«А почему в сторону ушёл?» - и едва сдерживая злость, но заражаясь общим весельем, медленно проговорил: «Однако, в другой раз меньше умничай, чище будешь». 

ХОЛОДНА  ВОДИЦА  В  ПОДМОСКОВЬЕ 

Я обратил внимание на дату заполнения карточки и … понял, что, проспал четыре дня. Всё стало понятно.

Выдался на редкость солнечный день. Какими то ветрами дымную хмарь слизнуло в неба и солнце светило, и грело по летнему жарко. Группа парашютистов уже третий день сидела на каком то богом забытом аэродроме в ожидании подвоза взрывчатки. Прошлые два дня тоже были жаркие, но хоть солнце так не жарило. Парашютисты дурели от безделья, от избитой колоды карт. Когда от жары начинали «плавиться мозги», подходили к колодцу. А глубина у него была преизрядная. Там, в глубине, где крошечным окошком высвечивалась вода, белым ожерельем сверкал лёд и это в сентябре. Вода была ледянущая, и немало вёдер мы вылили на свои разгорячённые головы.

Наконец то прилетел  вертолёт. Три тонны тола – это немало. По чьей то неинформированности, а может просто подошло время конца хранения взрывчатки, но нам отдали все три тонны. Тут же подъехали машины с солдатами и майор с ними. Шустро погрузили взрывчатку в машины и поехали на пожар, оборвать одно пакостное место. Через час машины приехали в нужную точку.

До пожара было около километра, огонь выходил на нас сосновой гривой. Необходимо было отсечь пожар на этой гриве, чтобы сохранить от огня сосновые массивы, ещё не тронутые.  Поблизости других преград огню не было. А мы были на перемычке, с обоих сторон к гриве прижимались болота.

Немедленно приступили к рытью шурфов, через два метра ямка на два  штыка лопаты. Перекопать стометровый перешеек сорока солдатам, – раз плюнуть. Стали раскладывать взрывчатку. В начале в каждую ямку ложили по две шашки, потом добавили по три, потом по пять. Проверили остаток – до черта. После этого в шурфы досыпали тол из ящиков, не считая шашки. И на сто метров всё таки разложили три тонны.

Разобрали донаторы, шнур, просигналили и подожгли.

Ох же и ямка получилась ! Гриву просто перерезало взрывом.

Образовалась огромная траншея, которая начала быстро заполняться болотной водой. Местами в грязи желтели шашки невзорвавшегося тола, их поглубже в чёрную грязь вдавливали сапогом.

Больше здесь делать было нечего и погрузившись на машины, уехали.

А завтра снова прыжок. Подлетев к пожару, осмотрели объёмы работ. Кромка горит на протяжении двух километров, интенсивность огня слабая, рядом дорога, ветра почти нет. По команде инструктора оделись, пристегнули парашюты и пошли один за другим.

Выходя из самолёта, я вдруг вспомнил, что забыл обмотать голеностопный сустав эластичным бинтом. Приближаясь к земле увидел ровную лесную полянку, но мысль о том, что ноги не забинтованы, буквально не давала покоя.

Приземлился строго по инструкции, правая нога провалилась в какую то борозду и я завалился на бок, чтобы сохранить ноги. С головой что то было непонятно. Как в дурмане я собрал парашют, отнёс его в общую кучу, лёг на кучу парашютов и не обращая внимание на ругань парашютистов и приказы инструктора, провалился в дрему.

Ночью меня разбудили, кто то меня материл, но реальность я не воспринимал. Какая то машина, мы едем, садимся в какой то вагон. Я опять проваливаюсь в сон.

Утром мы приехали в город, где базировались. Столовая здесь работала с шести часов утра. Парни заказали себе завтрак, а я отказался, но сев за столик, собрал у всех кофе и выпил, опять меня отругали и опять я  не обратил  на это внимание. На каком то грузовике мы доехали до гостиницы.

Проснулся я в середине дня. В номере находилась горничная, видимо меня разбудил шум. Парней в номере не было. Наверное они ушли на отделение, а я проспал. Оделся и вышел из номера с намерением  идти на работу. Выходя из фойе на крыльцо я почувствовал слабость. Очертания предметов перед глазами вдруг приобрели белый контур. Контур расширился и заполнил всё пространство, я почувствовал, что падаю, за что то ухватился и устоял на ногах. Медленно белизна спала с глаз и я пошёл дальше. Метров через пятьдесят всё повторилось. Я успел ухватиться за дерево. Не понимаю, что со мной происходит.

Рядом столовая, кушать не хочется, решил зайти что - нибудь выпить. Захожу, народу нет, встал к раздаче, беру салат, снова белизна перед глазами закрывает всё. Успеваю поставить разное и выбежать из столовой, назад зайти боюсь. Ещё метров пятьдесят и опять белизна.

Дело дрянь, нужно идти в поликлинику. Не дожидаясь очередного приступа присаживаюсь под деревьями на скамейку. Жду. Мимо идёт здоровенный мужчина.

«Приятель, подскажите, где поликлиника.»

Не останавливаясь, на ходу – «Там вытрезвитель, а там поликлиника» - показал рукой и пошёл дальше.

Попросить помочь мне не хватало смелости.

«Это не Сибирь, где в беде не оставят.»

У кого то всё таки попросил помощи, от меня шарахнулись.

С остановками, от дерева к дереву я добрался до поликлиники и попал на приём к доктору.

«Не пойму, что со мной происходит, какая то слабость и яркая белизна перед глазами…»

Доктор посмотрел на меня, немного подумал: «Голодный припадок.»

«Какой припадок, я и есть то не хочу, утром сегодня кофе пил и ужинал вчера.»

Доктор осмотрел меня, головой покачал: «Не пойму, что с вами, придите завтра» - и закрыл больничную карту.

И тут я обратил внимание на дату заполнения карточки и … понял, что проспал три дня.

«Доктор, а вы в числах не ошиблись ?»

«Нет.»

Я засмеялся и на недоумённый взгляд доктора объяснил причину смеха.

Далее всё было просто, Оказалось, что застудил голову холодной водой на аэродроме в ожидании взрывчатки. Менингит. Четыре дня без сознания. Голодные припадки.

«Анюта, принеси стакан сладкого чаю и бутерброд с маслом» - обратился он к медсестре. Заставил меня съесть принесённое и через пять минут  отправил в гостиницу поспать ещё денёк и по дороге основательно подкрепиться. Проверил, есть ли у меня деньги на еду.

От доктора я вышел здоровым.

Вечером приехали парни с прыжка, они просто не могли меня разбудить, когда четыре дня назад уходили на работу, прыгнули на пожар и только выехали.

О спокойном отдыхе осталось только мечтать. 

ЕСЛИ  ВЗЛЕТЕЛИ – ОБЯЗАТЕЛЬНО  ПРИЗЕМЛИМСЯ 

На севере края ярко светило солнце. Размокший от воды снег чавкал под ногами. Настроение у парашютистов было блудное. Один шёл к другому через весь посёлок, вдвоём к третьему, четвёртый подходил сам. Где то пили водку, где то вспоминали прошлый год, в воздухе витало слово «командировка». Звонили на отделение или шумной гурьбой вваливались в радиорубку к радисту:

«Что слышно в базе ?»

Вечером расходились по домам, на следующий день все повторялось сначала.

После майских праздников наконец то дождались.

«Команде парашютистов готовность два часа зпт

вылетел борт командировка другую базу время, подпись».

Вместо двух часов прособирались четыре, выручал длинный северный день. Да и самолет прилетел только через три часа. Распрощались с остающимися ждать своего звонка десантниками. В промежутках между стопками загрузили на машину немудрячий полевой скарб, парашюты и получив по телефону неодобрение летчика – наблюдателя за задержку, выехали на аэродром.

Пилоты ругали грязь, летнаб ругал пьяных парашютистов  и только последние были радостно возбуждены – командировка . конец зимнему сидению.

Напуганная пожарами 1972 года европейская Россия звала на помощь.

На борту уже находилась одна команда, снятая с соседнего отделения. Старых знакомцев встречали с воплями восторга. Еще не знакомые тут же знакомились. Вспоминали былые встречи, былые командировки.

Самолет еще не набрал высоту, а уже зазвенели кружки и дым папирос поплыл в кабину пилотов, смех, веселые шутки и побоку ругань пилотов.

«Лети, лети друг – тебя ждет пенсия».

«Если взлетели – значит обязательно приземлимся».

В город прилетели ярким весенним днем. На аэродроме уже встречали. Мигом подогнали автобус, увезли в какую то трехкомнатную квартиру, поставили раскладушки, выдали постели. А набралось нас двадцать шесть человек и ранее никто из нас здесь не был. Разбились на  группы по интересам и пошли знакомиться с городом. о котором много слышали и читали.

Утром за нами подали автобус и увезли укладывать парашюты. Нам это очень понравилось – такую заботу мы встретили впервые и нужно отдать должное, чувствовали ее до конца командировки.

После длительного зимнего перерыва, перед производственными прыжками, по программе работы необходимо сделать тренировочный прыжок.

Тренировались на бывшем полевом аэродроме, о чем еще напоминали столбы с колючей проволокой. Двумя бортами были доставлены на площадку и один борт остался для выброски парашютистов.

В стороне от площадки приземления, под стеной леса расположились по хозяйски, Покаместь первая группа готовилась к прыжку, парашютистка Гета разостлала на сухом месте скатерть. И где только она ее взяла ? На скатерти расположились бутылки и нехитрая магазинная закуска. Идея – с неба к столу. Перед прыжком нельзя, а после выхода с самолета скорей выруливай, иначе все выпьют.

Не повезло троим.

Один поспешил, не рассчитал силу ветра и оказался не у скатерти, а в ста метрах в стороне, в плотном ольховнике и покаместь выпутывал свой парашют, успел только на «посошок».

Второй поспешил потерять высоту – задержал раскрытие и в результате не дотянул до скатерти метров двести. К земле шел на скорости и приземляясь, заблаговременно не погасил ее. Шибко боялся опоздать. Землю сапогами вскопал и получил на каждый палец ноги по микрорастяжению – шел к скатерти на полусогнутых.

Третий был с другого отделения, им впервые в практике вместо мягких кожаных шлемов выдали каски. И как же судьба играет? Приземлившись, он попал в порыв ветра, Сидящие вдоль скатерти  хохотом провожали надутый ветром парашют и волочившегося по земле неудачника. Но это продолжалось недолго.

Метров пятьдесят от скатерти на краю площадки стоял пень. Крепкий пень, диаметром сантиметров семьдесят и высотой с метр. Парашют через пень перекатило, а парашютиста аккуратно в пень головой впечатало, так что каска лопнула. Шея не сломалась, но он взвыл громче чем следовало, вот тогда и помогли ему собутыльники от парашюта избавиться,

Оттренировались благополучно, до вечера и купола уложили, а вечером опять знакомство с городом, на этот раз с знаменитыми маленькими портовыми кабачками.

И после этого знакомства Гета ногу подвихнула. Шла из кабачка и сблындило ей, как в детстве поиграться, побегать и наступила резко шпилечкой в песочек и охнула, и лицо отболи, скривилось, хорошо идти триста метров оставалось. Донесли Гету на руках, ногу прощупали – растяжение. А дальше еще смешнее. Парашютисты люди привычные к таким болячкам, компресс нужен солевой. Ногу бинтом перетянули, а кто писать будет ? Некому, даже и разговаривать никто не хочет, хохочут. Вроде и неудобно как –то, оправляться женщине на ногу.

Гета в позу: «Мужики, я же сама то не смогу, помогите сволочи».

Мужики опять в хохот.

С другой то стороны – человека спасать надо, иначе неделю болеть будет. Нашли крайнего, самого пожилого, лет тридцать пять, самого стеснительного, возражений слушать не стали, затолкали в туалет, Гета мышонком шмыгнула за ним.

«Когда бинт описает, скажешь». Через минуту Гетин голос:

«Маловата мощность, но справился, выпускайте, покаместь потоп не устроил».

Посмеялись еще, Гета ногу в пакет, чтобы простыни не испачкать и успокоились на ночь.

А утром прыжок производственный. Вчера летнаб пожар нашел, хиленький, но тушить надо. Поехали на склад за взрывчаткой в грузовой машине с ихним  инструктором. Сколько требовалось, получили. Инструктор в кабине, мы расположились в кузове. Едем, машина резко тормозит. Инструктор из кабины с матом выскакивает:

«Вы…чего…на взрывчатке раскурились…жить не хочется…

мать вашу…»

Загасили окурки об мешки с взрывчаткой – вообще обалдел инструктор, язык проглотил.

Пообещали вообще курить бросить, чтоб его здоровье сохранить. По приезду на аэродром, мы его вообще не видели.

Летим, под крылом пожар, горит трава вдоль берега речки. Тушить все равно нужно, невдалеке лес.

Приземляемся на полянку возле леса, недалеко от огня.

Мужики откуда-то из леса подошли. Один из них ружье у нас увидел :

«Парни, позвольте уток пострелять ?»

«Да, ради бога, развлекайся» - дали ружье и патроны, убежал счастливый.

Оказались мы, в какой то зоне – зэки лес валят, заготавливают. Поблизости за деревьями барак ихний, ночевать пригласили, в бараке все теплее, ночи то еще холодные.

Сходили на пожар, опасное место взрывчаткой обложили, взорвали, остальное затушили. К вечеру пошли в барак ночевать. Сидим на койках с мужиками разговариваем. Является, какой то младший лейтенант, милицейский. Для него было полной неожиданностью встретить здесь сибирских парашютистов. Покачал права. Обменялись любезностями, и ушел младший лейтенант с чувством выполненного долга.

Вот там то, коротая длинную белую ночь в разговоре с мужиком, который отсидел десять лет и через две недели ждал звонка и сейчас мучился бессонницей, я узнал, что есть зоновский клоп.

Через полчаса разговоров, лежа на койке, хоть на мне и был наглухо застегнут костюм из тонкого брезента, мое тело горело, словно обрызганное кислотой.

Сосед успокоил:

«Это они на новенького».

А я и привыкать к ним не собирался и утро встретил возле барака, сидя на сосновой чурке – не выдержал клоповской атаки.

Пришел счастливый вчерашний стрелок, принес десяток уток:

«Будто на воле побывал».

Днем на проходящем катере ушли в город.

Дня через три заморосило дождями, пожаров нет, а в Сибири уже началось.

Получен приказ вылетать в родную авиабазу.

Собираемся, выносим командировочный скраб из близкой уже нам квартиры – рюкзаки, мешки, сумки. Последний посошок на дорогу и … в дверях появляется «стрелок» из зоны с полной сумкой водки:

«Ребята, не уезжайте, к вам ехал повстречаться, ради бога обождите, посошок на дорогу».

Чтобы не обижать парня, выпили по глотку и на самолет. Загорелась тувинская тайга. 

*  *  * 

Группа вылетала с пожара. Позади остались наполненные усталостью и прогорклым дымом, сутки. Пожар был, в общем, то небольшой, горело редколесье, склон горы, сухая прошлогодняя трава, но многодневная усталость дала о себе знать. Вечером группа приступила к работе и только на следующий день к обеду локализовали кромку пожара. Гектаров десять всего, но выложились основательно.

Парни расположились в самолете кто как мог, кто сидел возле иллюминатора, кто дремал, отсыпаясь авансом.

Высунувшись из двери летнаб позвал пальцем инструктора:

«У вас парашюты уложены?»

«Да»

«Прыгать можете 7»

«Да, только продуктов совсем нет»

«Продукты заброшу завтра, готовьтесь на прыжок, вон дым впереди»

«Надо, так надо». Инструктор был старой закалки, он знал силу слова «Надо».

Парашютисты настороженно смотрели на инструктора.

«Готовьтесь парни прыгать, одевайтесь».

После пристрелочной ленты посыпались и следом инструмент для тушения пожара выбросили.

Пожар только разгорался, успели вовремя и часа через три уже сидели на таборе, кипятили воду, заварки, правда, не было, съестного тоже ничего, но летнаб же обещал завтра забросить.

Второй день прошел в ожидании вертолета, третий также. Травы в тайге еще не было, весна. Было при группе ружье, но к нему один патрон и тот с пулей. К вечеру третьего дня инструктор пулей подстрелил вальдшнепа. Ощипали, опалили на костре и положили в ведро варить.

Что такое вальдшнеп для шести здоровых голодных парней? Ведро мутноватой с необычным запахом кипяченой воды выпили подчистую, каждому досталось по косточке пососать.

На четвертый день пили воду, чтобы штаны не спадали. Кушать уже не хотелось, Лежали в шатре и дремали, думая каждый о своем. Все понимали, что что то случилось на отделении, иначе бы вертолет прилетел. В середине дня инструктор принял решение:

«Пойду я, ребята, вниз в долину, с самолета видел километрах в пятнадцати кошару, может разживусь продуктами, дайте кто нибудь свой нож и плащ возьму, обменяю на продукты».

И ушел инструктор, а через три часа прилетел самолет.

На гул в небе вылезли из шатра. После двух заходов от самолета полетел сверток и метрах в пятидесяти от костра шлепнулся на землю.

Голодные парашютисты мигом сверток к костру – обвязанная стропами телогрейка и грузовой парашют, видимо в спешке забыли пристегнуть. Железные банки с консервами, будто молотком простучали, высота то метров сто, а в рукавах телогрейки по стеклянной банке консервов, даже не треснули.

Тут же у костра топором вскрыли консервы, ножи то в шатре остались, а до него двадцать метров идти, И курева прислал заботливый летнаб. И записку: «Раньше недели вертолета не ждите, выходите в долину и добирайтесь на отделение. Вертолет распоряжением начальника авиабазы забрали на другое отделение».

Подкрепились парни, на спальники в шатре легли и задремали. Проснулись от того, что у костра кто то кружками загремел.

«Пусть гремит, надо будет, в шатер зайдет».

Оказалось, что пришел инструктор. Принес рюкзачок продуктов, выменял на нож и плащ. Посмотрел на сытые лица парней, прочитал записку.

«Выходим завтра утром, а сегодня наедаемся».

Утром уложили под деревом в кучу парашюты, инструмент, прикрыли ветками, чтобы в глаза не бросалось и ушли налегке в долину, а к вечеру и на отделение прибыли на попутной. 

*  *  * 

Группа вылетала с пожара. Позади остались наполненные усталостью и прогорклым дымом, сутки. Пожар был в общем то небольшой, горело редколесье, склон горы, сухая прошлогодняя трава, но многодневная усталость дала о себе знать. Вечером группа приступила к работе и только на следующий день к обеду локализовали кромку пожара. Гектаров десять всего, но выложились основательно.

Парни расположились в самолете кто как мог, кто сидел возле иллюминатора, кто дремал, отсыпаясь авансом.

Высунувшись из двери, летнаб позвал пальцем инструктора:

«У вас парашюты уложены ?»

«Да»

«Прыгать можете ?»

«Да, только продуктов совсем нет»

«Продукты заброшу завтра, готовьтесь на прыжок, вон дым впереди»

«Надо, так надо». Инструктор был старой закалки, он знал силу слова «Надо».

Парашютисты настороженно смотрели на инструктора.

«Готовьтесь парни прыгать, одевайтесь».

После пристрелочной ленты посыпались и следом инструмент для тушения пожара выбросили.

Пожар только разгорался, успели вовремя и часа через три уже сидели на таборе, кипятили воду, заварки, правда, не было, съестного тоже ничего, но летнаб же обещал завтра забросить.

Второй день прошел в ожидании вертолета, третий также. Травы в тайге еще не было, весна. Было при группе ружье, но к нему один патрон и тот с пулей. К вечеру третьего дня инструктор пулей подстрелил вальдшнепа. Ощипали, опалили на костре и положили в ведро варить.

Что такое вальдшнеп для шести здоровых голодных парней ? Ведро мутноватой с необычным запахом кипяченой воды выпили подчистую, каждому досталось по косточке пососать.

На четвертый день пили воду, чтобы штаны не спадали. Кушать уже не хотелось, Лежали в шатре и дремали, думая каждый о своем. Все понимали, что что- то случилось на отделении, иначе бы вертолет прилетел. В середине дня инструктор принял решение:

«Пойду я, ребята, вниз в долину, с самолета видел километрах в пятнадцати кошару, может разживусь продуктами, дайте кто нибудь свой нож и плащ возьму, обменяю на продукты».

И ушел инструктор, а через три часа прилетел самолет.

На гул в небе вылезли из шатра. После двух заходов от самолета полетел сверток и метрах в пятидесяти от костра шлепнулся на землю.

Голодные парашютисты мигом сверток к костру, обвязанная стропами телогрейка и грузовой парашют, видимо в спешке забыли пристегнуть. Железные банки с консервами будто молотком простучали, высота то метров сто, а в рукавах телогрейки по стеклянной банке консервов, даже не треснули.

Тут же у костра топором вскрыли консервы, ножи то в шатре остались, а до него двадцать метров идти, И курева прислал заботливый летнаб. И записку: «Раньше недели вертолета не ждите, выходите в долину и добирайтесь на отделение. Вертолет распоряжением начальника авиабазы забрали на другое отделение».

Подкрепились парни, на спальники в шатре легли и задремали. Проснулись от того что у костра кто то кружками загремел.

«Пусть гремит, надо будет, в шатер зайдет».

Оказалось, что пришел инструктор. Принес рюкзачок продуктов, выменял на нож и плащ. Посмотрел на сытые лица парней, прочитал записку.

«Выходим завтра утром, а сегодня наедаемся».

Утром уложили под деревом в кучу парашюты, инструмент, прикрыли ветками, чтобы в глаза не бросалось и ушли налегке в долину, а к вечеру и на отделение прибыли на попутной машине. 

Парашютистов охватил азарт. Кто то начал делать лоток, другие взяв алюминиевые миски полезли в воду, черпали и промывали речной песок. Самый молодой из парашютистов, Володя, подошел к инструктору.

«А если дробить камни, в них золото может быть ?»

«Так и добывают, дробят камни и промывают песок».

Володя взял топор и ринулся дробить речные галыши.

Над Володей частенько подшучивали и нужно сказать повод он сам постоянно давал. Кстати, на следующий прыжок, Володя захватил с собой кувалду килограммов на восемь и когда она была обнаружена, ее втихаря выкинули, а после уже на пожаре ребята всласть посмеялись над тем, как Володя искал среди груза тяжелый предмет. Он просто предполагал что в этих районах на каждом прыжке можно намыть золота.

Однажды путникам пришлось крепко задуматься, не перегнули ли они палку. Дело было на одном из пожаров. По какой то причине парни остались без продуктов. И вот на третий день голодовки, вечером сидя возле костра, парни перемигнулись и очень серьезно начали обсуждать кандидатуру на жаркое. Володя сидел рядом, но его как бы не замечали. Дескать. чтобы всем не пропадать, нужно кого то съесть. Выбор пал на Володю, не пьет, не курит, молодой, семьи нет, значит искать его никто не будет. Обсудили, кто возьмет на себя мокрое дело. И все это как бы между собой, но чтобы Володя слышал.

Посмеялись от души над Володиной реакцией, когда он вполне серьезно спросил: «Мужики, вы шутите или всерьез ?»

«Какие могут быть шутки ? Трое суток не емши».

Посмеялись и легли спать, завернувшись в спальники. Володя прилег на особицу, в шатер не пошел, погода позволяла. А утром еще в сумерках один из парашютистов, выйдя по нужде, запнулся о Володин спальник, Володя мгновенно проснулся, а может он вообще не спал, и сунул руку под изголовье, в руке оказался топор. Полусонным парашютистам пришлось долго убеждать Володю, что есть его не будут, что это была шутка. Больше над Володей не шутили.

Несколько знаков намыли в считанные минуты. Старатели еще с большим азартом углубились в работу и ревниво заглядывали в чашки соседей.

Черту промыслу подвел гул вертолета. Никогда еще парни так медленно не загружались на борт, но поднявшись в воздух забыли и про золото. Их вывозили с пожара для того чтобы завтра отправить в командировку в другую базу. Это сказал летнаб и это было значительно интересней чем мочить штаны в холодной воде, даже в поисках золота. 

МНОГИЕ  ЛЕТА 

В один из тренировочных прыжков сильный порыв ветра подхватил парашют Геты и искусство парашютистки оказалось бессильным против стихии. Гету ударило головой о стену одного из аэродромных домиков. Ее срочно доставили в больницу. Была проведена успешная операция, но Гета надолго оказалась прикованной к постели. С расколотым черепом особо не попрыгаешь. Тренировка ее была сорвана, но в этом поселке, да и не только в нем, а читай по всему краю у нее остались надежные друзья, которые помнили своего товарища.

Оказавшись здесь по долгу работы, вспоминали о ней за стаканом вина. Чаще всего, вспомнив, не долго думая вставали из-за стола и шли в больницу проведать больную. Являлись туда большой компанией с сумками набитыми гостинцами, не забыв прихватить и горячительного. Санитарки пищали, не зная как справиться  с компанией шумных веселых парней, которые за словом в карман не лезли. После недолгих переговоров сестричку оставляли с кем-нибудь из симпатичных парней, подходящих по возрасту, а остальная компании не слушая возражений с гамом вламывалась в женскую палату. Видели забинтованную Гетину головенку, всем раскладывали гостинцы, предлагали обмыть выздоровление и это вызывало наибольший восторг у больных и легкую зависть к забинтованной парашютистке.

Красивая, стройная женщина, в авиабазе она пользовалась уважением за то, что в любых ситуациях оставалась надежным товарищем. Идти с ней на прыжок для парашютистов всегда было в радость. Это значило, всегда вкусная и вовремя еда, чистая посуда и даже парашюты самим не надо укладывать, их с женской тщательностью уложит Гета. У нее было особое чутье. Обладая огромным опытом работы, оно всегда знала, когда поставить на костер чайник, чтобы к приходу парней с кромки пожара, чай был только что заварен и к столу подавала чистые салфетки. Для тех, кто прыгал с ней впервые, это было диковато. Копоть, сажа, пот, смертельная усталость при которой еле переставляешь ноги и вдруг перед глазами чистенький табор, шатер из грузового парашюта, расстеленные спальники, свежий крепкий чай и … белые салфетки.

Если было необходимо организовать какое –то застолье, равных ей в этом не было. Она знала, кого можно отправить в магазин за покупками, что купить, как сготовить в полевых условиях и что и когда подать. В застолье она сразу выпивала полстакана водки и больше к рюмке не прикасалась. И покаместь парни набирались, она была уже трезвой и по хозяйски распоряжалась концом застолья. Работая в коллективе из восьми сотен молодых здоровых парней, она умела не давать повод говорить о ней, да, и нужно сказать, поганцев в этой службе не держали, им быстро затыкали рты и они или переводились на другие отделения,  или перевоспитывались, или увольнялись. А так как она не была замужем и всяк был рад ее благосклонности, то поклонников она приближала сама и была верна летному племени. Это в кругу парашютистов ценилось очень высоко. У половины из этих парней были и семьи и любимые женщины, но Гета была не только женщиной, но и верным товарищем. а это ценилось еще выше.

Короток век парашютисток-пожарных. Если мужчины на этой работе получают пенсионную книжку в 36-38 лет, то женщины в 32-34 года. Через пару сезонов Гета должна была выйти на пенсию и это был ее предпоследний год работы в базе авиационной охраны лесов. Зимняя тренировка парашютистов проходила в одном из северных авиаотделений. Стоял март, солнце уже светило по весеннему ярко, иногда налетали снежные заряды, север есть север и для этих районов от марта до весны еще очень далеко. Здесь и случилось с ней несчастье.

После травмы Гета болела очень долго, Когда ее выписывали, на улице уже отплясала и отпела весна. С больницы позвонили в авиаотделение и весь парашютный отряд отправился вызволять Гету из неволи. Напокупали ей по дороге всякого женского барахла, не забыли зайти и в продовольственный магазин, но явились в больницу до безобразия трезвые, чем вызвали немалый переполох, так как персонал больницы никогда не видел этих парней трезвыми. Между делом, пока Гета переодевалась в цивильное, обмыли выздоровление и с шумом веселые и довольные покинули больницу, к немалому неудовольствию больных и санитарок с которыми успели подружиться,

«Куда сейчас идем ?» - спросила Гета.

«На кладбище» и дружный хохот.

Гета приняла этот ответ как шутку, она привыкла к простоватым остротам этих парней. Так они и шли, Гета и веселая ватага друзей. Улицы уже подсохли от весенней грязи и с одной свернули в другую, затем в третью и все это с весельем и шутками пока не оказались … на кладбище.

Оказавшись среди крестов, Гета забеспокоилась: «Что парни задумали ?», но кругом были свои и это успокаивало.

Вся ватага непринужденно лавируя между могилами с гамом шла в одну сторону, в угол кладбища и когда все остановились и в образовавшейся тишине подтолкнули Гету вперед, она не поверила своим глазам. Перед ней на аккуратном холмике лежала белая мраморная плита на которой чернела надпись «Парашютистке Гете, дата весны и сверху маленький золотой парашютик.

Так парашютисты пожелали долгой жизни своему товарищу, веря в народную примету, что однажды похороненый будет жить вечно.

А на пенсию Гета была отправлена через год из-за какой то мелочи, когда в связи с антиалкогольной компанией в стране, руководство авиабазы провело чистку кадров, заменяя старых опытных, знающих себе цену инструкторов зелеными, но послушными. 

ВРУКОПАШНУЮ 

Изо дня в день, месяц парашютная группа работала на пожарах в Туве. Условия работы в горах после зимнего безделья невыносимо тяжелые. С потушенного пожара вертолётом вывозит вечером, а утром снова на прыжок. Пылали Тувинские хребты. Полтора десятка местных парашютистов и столько же северных гостей едва успевали гасить свежие очаги. И когда группа вымоталась вконец, инструктор попросил у летнаба отдых. Договорились: вывезут с пожара до обеда, после обеда отдых, прыгать назавтра утром. Все парашютисты с восторгом приняли такой график, да и кто откажется? Месяц без бани, без выпивки, в копоти, в поту, без чистых простыней.

Летнаб слово сдержал и в двенадцать часов дня группа дружно ушла с отделения. Первым делом была баня, а в восемнадцать часов парашютисты лежали на койках в гостинице, наслаждаясь чистотой постелей и покоем, кто уже спал, бормоча что то во сне, кто заплетающимся языком пытался что то объяснить спавшему товарищу. За столом остались двое, то ли их хмель не брал, то ли им было мало. Вот здесь то и появился летнаб. Обычные вопросы и ответы:

«Где инструктор ?»

«Вот он спит».

И такой тоской повеяло от летнаба… «Надо, мужики прыгать, пожар уходит в Монголию. Других групп нет, все по пожарам». Очнувшийся инструктор обвёл комнату взглядом – «Ты что, очумел ? Ты посмотри, какие мы ?»

«Надо, мужики, я жду в машине» - это сказал летнаб и вышел.

Он не уговаривал, понимая бесполезность этого занятия, сказал просто «Надо». Это был боец старой школы и знал силу слова «Надо». Кого в машину погрузили, кто сам залез в кузов и через пятнадцать минут группа была на аэродроме, но что это была за группа ?

Откровенно пьяные с нарушенной координацией парашютисты шли на прыжок. Для усиления группы летнаб нашёл ещё одного парашютиста из местных. Приступили к погрузке, каждый тащил в машину что мог. Результаты увидели уже подлетая к пожару, до которого было пятьдесят минут лёта. По команде «Приготовиться» стали одеваться и тут то выяснилось: - взяли два лишних парашюта, двое забыли сапоги, у троих не было ножей, продуктов и инструмент не взяли вообще. Больше всех матерился Вася Некрасов, он никак не мог пристегнуть запасной парашют. Кто то уже одетый разъяснил Васе, что он пьяная рожа и что парашют он одевает задом наперёд.

Пожар загорелся от реки, внизу крутосклона, длинной каплевидной формой он уходил в гору, заросшую кустарником и мелким сосняком. В розовых лучах вечернего солнца слабые дымы курились по всей кромке. Площадку для приземления выбрали на берегу реки на каменистой платформе, заросшей травой и поближе к пожару. На пристрелку пошёл инструктор. Устроившись на площадку тридцать на сорок метров, он завернулся в купол и мирно захрапел. Таким его и застали парашютисты, которые, уникальный случай в истории отделения, чтобы пьяные так точно приземлились на пятачок. Позже лётчик – наблюдатель сказал – «Вас что, поить что ли всех надо, чтобы точно приземлялись ?»

И только местный парашютист приземлился где то в стороне, метрах в двухстах, впрочем, его никто и не видел более. Собрав парашют, он ушёл в посёлок за подмогой.

Двое ушли осматривать пожар, а остальные мирно уснули. Пожар был не подарок. Кустарник оказался карагачом, плотно стоящий с восьмисантиметровыми иглами он был недоступен для безоружных пожарных. Сухая трава и листва местами дымилась, местами вспыхивала под плотной подушкой кустарника. Осмотр дал неутешительный результат – «Без помощи не справимся, на данный момент нужно ещё  человек двенадцать, а завтра…?».

С утра, чуть свет, вышли на тушение. Дымящееся давили сапогами, головёшки  разбрасывали, срубленными ветками сбивали кромку внутрь пожара. За несколько часов вымотались, очень хотелось пить и в одиннадцать часов, когда разом под палящим солнцем задымилась вся кромка, инструктор вывел людей к реке умыться и напиться воды. Всем парашютистам было понятно, что сейчас полыхнёт и не успели ещё кое кто дойти до воды, как огромный дымный гриб встал за спиной. С грохотом курьерского поезда огонь слизнул вершину горы и в считанные секунды перемахнул на следующую гору. Не слышный за гулом пожара высоко в небе появился АН-2, сделал круг над пожаром и улетел. Парашютисты сидели у воды и наблюдали. Было досадно. Ещё когда с самолёта осматривали пожар, было понятно, что силой одной группы  не справиться, наземный осмотр только подтвердил этот вывод. Группа сделала всё что смогла, сделать больше было сверх возможностей. К вечеру пылала уже не одна тысяча гектаров. Огонь вышел к хребту, перемахнул на другой склон и начал спускаться в долину.

На тушение пожара была объявлена мобилизация местного населения. Фронт пожара вытянулся на двадцать четыре километра. С северных районов края, где еще лежали снега, было снято два отделения десантников, их привезли на третий день. Огонь шёл хребтом, приближаясь к Монгольской границе. И хотя народу на обоих флангах было собрано не менее трёхсот человек, и для бодрости духа было даже от лесхоза доставлено шесть ящиков портвейна впервые наверное в истории авиалесоохранных работ, и хоть чётко была налажена организация тушения, затушил этот пожар дождь, впервые хлынувший в этом году. 

КОГДА УХОДЯТ СОРАТНИКИ

Прижала нужда моего товарища в тайгу идти, одному тяжеловато и далеко и поутру мы первым автобусом выехали до поселка, откуда путь наш предстоял пешком на девяносто километров   вглубь тайги, под хребты.

Рюкзаки были не тяжелыми, на три дня продуктов, топор, котелок и ружье. Поляны едва только очистились от снега, но мы ходко вышагивали по вдрызг разбитой осенью гусеничными тягачами колее. Плечи не давило тяжестью и мы любовались таежными пейзажами. Поднимались на горки, спускались в распадки и просто  радовались весне. Нам  не было и по тридцати и мир «воспринимался нами объемно, и во всей красоте. В красивом месте останавливались, пили чай или просто выкуривали по сигарете, а потом шли дальше. На севере стояли длинные полярные дни и хотя отсюда было далеко до полярного круга, газету при свете неба глубокой ночью можно было читать.

Когда мы основательно устали и нам потребовался отдых, мы прошли уже более половины дороги и здесь кстати оказалась стоящая на придорожной обочине экспедиционная автомобильная будка с печкой. Здесь, под хребтами, ночи были прохладными и под мирное потрескивание печки ямы часа четыре проспали.

Около четырех часов утра мы покинули гостеприимную избушку. За порогом стоял все тот же день и хотя ноги гудели, отмотанные с непривычки на скользкой глине непросохшей дороги, но время у нас было ограничено, и мы шли. Дорога вела нас вершиной хребта и местами через мелколесье. Нашим взглядам открывались большие пространства. Над горами вставало солнце и в этой утренней красоте идти было легко. Мы шли уже около часа. Ночная прохлада уступала место жаркому дню.

И тут я почувствовал неладное, у меня резко заболело два передних зуба. Минут через тридцать мне, вдруг, стало очень жарко, душно, тошно. Я присел на валежину, разделся до пояса и несколько минут сидел, приходя в себя, вздыхая утренний прохладный воздух. А зубы продолжали болеть какой -то непривычно резкой болью. Если я открывал рот, от прохладного воздуха боль была невыносимой, я стал дышать носом, боль чуть ослабла. 

Несколько лет назад я обучался на курсах инструкторов парашютно - пожарной службы. Обучение проводилось при авиабазе. Нас, курсантов было около двадцати человек молодых парашютистов. Жили мы на какой - то зимней туристической базе, преподавательский состав из старых инструкторов приезжал к нам каждое утро проводить занятия и в пять часов вечера мы молодые, здоровые парни оставались одни и развлекались кто как хотел: кто ехал в город к знакомым, кто устраивался в тепле возле накрытого '-стола. Были и забавные случаи после таких застолий.

Курсант Мишев, прослушав дневной урок на тему «Как уберечься от травмы во время приземления», решил продемонстрировать лишний раз и выпрыгнул в окно со второго  этажа. К несчастью он приземлился на припорошенную снегом наледь и завопил от боли. Его собутыльники, видя такое дело, занесли его на кровать, мигом оповестили всех о том, что нога вывихнута и начали прощупывать больную ногу. Ребята с другой комнаты решили помочь страдальцу. Коля Захаров, которого бог наградил не по росту большими сильными руками, долго не разбираясь и даже не спросив какую ногу нужно править, сгреб болезного за здоровую ступню и … вывихнул под остервенелые вопли мученика. Вправляли уже другие самозванцы от медицины. И обезножил Мишев : одна нога – ушиб, другая – растяжение связок. Так и ходил на занятия три дня опираясь на плечи товарищей.

И другие развлечения бывали, когда и обижать никого не хочется, а кровь играет. В таком случае полюбовно, без всяких обид желающие душу отвести сцеплялись в драке, а спустя пять – десять минут опять садились за стол и продолжали веселье как ни в чем ни бывало. Да и какая это была драка? Здесь соперники подбирали равных себе по силе и слабых здесь не трогали – нельзя. И драки то проходили под хохот окружающих и прекращались когда был виден явный перевес. Шибко не любили парашютисты обижать слабых, и если такое случалось на их глазах, то, забыв все, ввязывались в любую потасовку.

Вот на одном таком спортивно- любительском бою мне и досталось по зубам от инструктора Ванина, да так, что передние нижние два зуба просто легли во рту, как бы повернулись на корневой оси под девяносто градусов, но из гнезд не выпали. Был среди наших курсантов один зубной техник – расстрига и он посоветовал мне не вытаскивать зубы, а вправить на место, что я и сделал. А через пару недель я и забыл про эту потасовку.

А сейчас вспомнил,  вот эти то два зуба у меня и ныли жуткой болью. Минут пятнадцать просидев на валежине, я двинулся дальше. Мой приятель ушел далеко вперед и я его догонял, зубная боль тоже ослабла и пропала совсем, будто ее не бывало вовсе. В это утро часам к десяти мы дошли до нужного нам зимовья. Солнце стояло уже высоко, и меня удивило, что в конце мая здесь в горах токуют глухари. Чуть в стороне от дороги за кустами выясняли отношения эти сильные птицы, но мы были слишком  уставшие чтобы полюбоваться ими.

Дело, зачем мы шли, было сделано и дорога назад оказалась труднее, кратковременный сон усталости не снял. Мы спешили, шли той же разбитой дорогой и по оставшимся следам увидели, что нас километров пятнадцать провожал здоровенный медведь. Нас это позабавило.

Из тайги мы вышли без каких либо приключений и, явившись  на работу, я был озадачен. Радист показал мне радиограмму: не помню дословно, но в ней было сказано, что инструктор Ванин погиб при тушении пожара, его убило подгоревшим деревом, мгновенно, насмерть, горящая лесина расплющила ему голову. И это произошло около шести часов утра, как раз в то время, когда у меня болели потревоженные им когда то зубы.

Вот такой зубной болью я попрощался со старым товарищем.

Прошло больше двадцати лет и ни разу эти зубы меня не беспокоили. Долгие годы я не могу найти объяснение или понять это явление. Между нами было не менее пятисот километров, два года мы не встречались. Эта нелепая мгновенная смерть и боль именно тех, им потревоженных зубов.

И  ТАК  СТАНОВЯТСЯ  БРАТЬЯМИ

Шёл третий день ожидания вертолёта. Группа работу сделала, пожар был потушен, но небо затянуло какой то дождливой хмарью и на скорый вертолёт рассчитывать не приходилось. Продукты были в наличии. Каждый отвлекался как мог. Кто спал, лёжа на спальном мешке, кто, лениво переговариваясь сидел у затухающего костра. Большая дрема висела над табором. Николай, также как и все, уже выспался до одури, с табора уходить не хотелось, а вдруг вертолет прилетит и чтобы развеять дрёму у парней, решил устроить трабабах. Несколько амонитовых патронов взрывчатки  от работы у него оставалось, он намеренно их припрятал, для рыбалки. Детонатор и шнур также был и взяв всё необходимое он отошел в сторонку от костра, чтобы не привлекать внимание. Сделал пятисантиметровую зажигательную трубку и снаряд был готов, осталось ждать.

Когда у костра собралось три человека и каждый из них замолчал, глядя на угли костра, Николай поджег шнур, намереваясь подбросить свой снаряд над костром повыше и уже замахнулся чтобы сделать эффектный трабабах. Но шнур пробило и взрывчатка сработала в руке. Услышав взрыв, парни увидели падающего Николая. Одёжку на нём взрывом располосовало, его оглушило, а кисть руки превратилась в окровавленное и разлохмаченное непонятно что. Кисть, конечно, тут же перетянули, чтобы унять кровотечение. Что толку ругать, сам себя взорвал. Перевязали разлохмаченную кисть. Тут уже не до сна, скорей бы вертолет, раций в то время толковых у парашютистов не было. Николая одели, у кого что нашлось, уложили на спальный мешок, чаем напоили, жди. И он всю долгую ночь тётёшкал больную руку. А назавтра опять вертолёта нет. Рука у Николая начала чернеть – страшная примета газовой гангрены. И ещё ночь прошла в беспокойстве.

Утром Николай разбудил всех, в руках у него была двухстволка.

«Мужики, надо кисть отрубить…»

Парни смотрели на него и молчали, каждый понимал что это необходимо, но взять в руки топор и …

Я вас понял, ребята, мне всё равно подыхать, если не отрубите, но двух человек я с собой заберу, покаместь ружьё не отнимите».

Дело принимало серьёзный оборот и Николай прав, левой рукой отрубить правую тупым топором он не сможет. Задумались мужики. А Николай торопит:

«Давайте пока я добрый, через минуту стрелять буду, а пока не дёргайтесь».

Вызвался Сашка Власов, а куда денешься ?

Перетянули руку выше к локтю, топор на костре обожгли и …

Отложил Коля ружьё, культяпку на чурку положил, отвернулся.

И рубанул Сашка, да  с непривычки скосил удар, не каждый же день руки отрубать приходится и сухожилия пришлось ножом дорезать. Терпел Коля, знал, что в этом спасение.

И ещё день мучились мужики в ожидании вертолёта.

 Николай Сашку братом назвал и до конца дней его не называл иначе. С  вертолёта сразу в больницу и ещё дважды отрезали Николаю культю, потом ему протез сделали. В базе оставили, только другую работу дали. И частенько Николай над молодыми курсантами шутил, тыкал в бок алюминиевой в перчатке рукой и громко хохотал глядя в удивлённые глаза новичка.

ПОТЕРЯ 

«Инструктору ППС… ветер четырнадцать метров в секунду снижение ветра не ожидается. Если согласны прыгать,  готовьтесь на прыжок, пожар небольшой, время позволяет, прибытие через сорок минут. Лётчик наблюдатель Бурков».

Мы сидели на отделении и коротали время за картами. Единственная на отделении  группа парашютистов. Все остальные группы были заброшены на пожары ещё вчера. Прошли сухие грозы и нашу группу летнаб держал на всякий случай. Видимо этот случай наступил.

Покаместь грузились на автомашину, самолёт приземлился и подошёл летнаб:

«Мужики, площадки нет, бросать буду на лес. Там редина, подготовьте площадку, завтра будет вертолёт. Летнаб брал ответственность на себя, значит дело не шуточное, но и гибнуть не за понюшку не хотелось. С другой стороны: «Какие же мы сибиряки ?

Есть просьба – «Надо», а это значит что забудь о себе ?

Ветер запредельный, ну да забудь об инструкции»

Спешно погрузились на борт и взлетели. Группа из шести человек во главе с инструктором Петром Степановичем Сервецким летела на прыжок, прекрасно осознавая возможные последствия приземления на лес  при ветре четырнадцать метров в секунду. Пожар оказался для группы великоват – около сотни гектаров. Помощь летнаб обещал завтра, а наша задача заключалась в том, чтобы подготовить площадку для вертолёта, чтобы на тушение пожара завезти рабочих мобилизованных с других организаций.

Бросили пристрелочную ленту – ветер не слабел.

«Приготовиться»… и пошли. Последним шагнул в воздух инструктор, сбросивший инструменты и продукты. И приземлились…

Красивей всех на моховую кочку и парашют аккуратненько рядом, устроился самый молодой парашютист на отделении. Определили:

«Везёт дуракам». Другие пять человек зависли на деревьях недалеко друг от друга. Хуже всего досталось Сашке Потапову. Его парашют зацепился за дерево, а Сашку как маятник ударило о соседний ствол. Слава богу ногу не сломало, но в колене она стала в два раза толще и приобрела сине – фиолетовый цвет. Больше повезло Котову Валерке. Ситуация аналогичная, только он повредил руку и она от локтя до кисти также посинела. Остальные спустились с деревьев без травм, а к ночи и парашюты сняли с деревьев.

На рассвете, когда утренний туман вперемежку с дымом стлался между деревьев, группа вышла на тушение пожара. Пострадавших на прыжке оставили в лагере разрубать площадку для посадки вертолёта.

Пожар как пожар, вырубай метлу и захлопывай горящую кромку. Следом, немного приотстав, идёт другой работник и также захлопывает кромку,  в местах где она возобновилась, а также подчищает от веток, сучьев, валежа. Следом идут другие работники с топором, лопатой, пилой и обрабатывают дымящиеся места основательно. Но этот пожар шёл по сухой подстилке с большой скоростью и четыре человека просто не успевали обрабатывать кромку, как она следом возобновлялась.

Когда часам к одиннадцати солнце пригрело основательно, парашютисты были уже вымотаны, огонь возобновился по всему фронту и инструктор дал команду отходить на табор.

Покаместь завтракали, отмывались от сажи, прилетел МИ-4. С борта спешно выгрузились девять человек с шанцевым инструментом и бодрой рысцой двинулись в сторону пожара. Покаместь мы объясняли летнабу что пожар нам не по зубам и нас нужно вывозить, эти ребята уже скрылись в лесу. С летнабом много не поспоришь:

«Работайте, людей привезу ещё» и улетел, и ещё дважды привозил рабочих.

Мы быстро вернули группу шустряков. Они очень не хотели нас слушать, рвались на пожар. Ребята оказались с Белоруссии, приехали на шахту на заработки и их сразу на пожар, а они лесных пожаров и в глаза не видели, тем более тайга здесь Сибирская. Пришлось объяснять:

«Если хотите сгореть заживо, идите тушите».

Они обсудили это между собой и решили послушать нас.

К вечеру нас собралось тридцать пять человек, малознакомых, набранных с разных организаций в большинстве своём только приехавших в посёлок по вербовке.

Один из них,  Журавлёв, был от лесхоза, куда его привела мама:

«Дома запивается, в лесу водки нет, пусть работает».

Вот этот злополучный Журавлев и принёс нам немало хлопот.

Вечер и ночь были тёплые, интенсивность пожара не ослабевала. Но тушить то надо и с рассветом вышли на тушение. Дойдя до кромки огня сняли уже ненужные телогрейки в которых провели ночь возле таборных костров. Кто то взял с собой кусок хлеба, кто банку консервов, всё это сложили в одном месте. Оставили охранять шмутки трезвого «пьяницу» чтобы и барахло не сгорело, и удерживал метров пятьдесят кромки пожара. Разделились на две группы и разошлись в разные стороны,  по ходу включаясь в тушение.

Часов в одиннадцать, когда наступила полуденная жара, парашютист Емельянов, идущий впереди с небольшой группой, делавший первую основную работу, решил немного вернуться назад, проконтролировать работу идущих следом. Материть было некого, кромка горела сплошной полосой и никого кроме его и трёх его человек на пожаре он не увидел. Вернувшись к своим тут же направил одного до встречи с другой группой, но тот вернулся через пятьдесят минут и сказал, что людей не встретил. Оценив ситуацию Емельянов вывел людей вдоль горящей кромки пожара на табор и устроил шум в кругу парашютистов.  Оказалось, что летнаб вывез инструктора на отделение, а старшим на пожаре остался старший парашютист Иванов Боря, который сам ушёл с пожара с небольшой группой когда стало припекать. А рабочие, как овцы, небольшими группами кое как сами выходили на табор и пришедшие застали их мирно пьющими чай или отдыхающими. Емельянов высказал Иванову всё что думал и знал о дисциплине  при тушении пожара. Иванов пробубнил что то непонятное, но до мордобоя дело не дошло, мужики попросили заткнуться… На этом и кончилась разборка.

Народу было много и отдыхали тремя таборами. Пожар прошел за день огромную площадь и практически вышел из под контроля. Вечер опять был тёплый. В это время и проявились результаты дневного разгильдяйства. К костру парашютистов подошли трое рабочих и сказали, что нет мужика с лесхоза.

«Днём он не приходил, а когда забирали телогрейки с кромки, его там не было».

Выяснилось что, как его оставили охранять телогрейки, так его больше никто и не видел.

Вечерело, в это время звуки далеко слышны. Включили бензопилы, стреляли из ружья. Всё было напрасно. На другой день в трёх километрах на ручье увидели след сапога. Это всё что оставил после себя Журавлёв.

Как и на все большие пожары и на этот пролился дождь. Пожар залило, но ежедневно если позволяла погода, в воздух поднимался АН-2 и усиленный мегафоном голос летнаба рекомендовал Журавлёву выходить по ручью к реке или как то дать  о себе знать. Завозили в тайгу поисковые группы, охотников профессионалов, эвенков, жизнь которых проходит в тайге. И ещё нашли следы. На небольшой полянке стояли сапоги. Рядом аккуратно сложенные лежали  портянки и Журавлёва брезентовая куртка.

Поисковый самолёт работал до первых снегов, но других следов найдено не было. Ушел человек от пьянки, последствия запоя видимо сказались в тайге. А Иванов ещё пару лет работал парашютистом, пока по пьяному делу не сломал ногу, демонстрируя с балкона второго этажа подгулявшим девочкам, как нужно приземляться, прыгая с парашютом. 

КАК ФАНТОМАС РОДИЛСЯ 

Он появился а авиабазе неизвестно откуда и где носила его судьба раньше, никто не знал, и куда он из авиабазы уехал , тоже никому не известно. Из его отрывочных, очень коротких рассказов о прошлой его жизни было известно, что знавал он большие заработки. Но где и кем он работал, также для всех оставалось тайной.

Он был молод, как и все на этой работе, в меру бесшабашен, но смелостью в глаза не бросался. Множество его приключений парашютная служба авиабазы помнит и по сей день. В историю он вошел под именем Фантомаса и все так его и называли. У него была украинская фамилия, но знали о ней только лица которым по долгу работы требовалось знать фамилии подчиненных. А имя – кличку «Фантомас» он получил где то на востоке, когда большие пожары позвали парашютистов в далекие магаданские края. Впрочем, для этих парней слово «далекие» не имело такого распространенного понятия, далеким может быть магазин, до которого  нужно идти в поисках выпивки через весь поселок, а «два лаптя на карте» для них измерялось не расстоянием, а временем полета. Впервые об этом парне заговорили у таежных костров на второй год его работы в авиабазе.

Первым наутро его хватился инструктор Власов Сашка:

«Где этот молодой ? Нужно срочно бежать на медкомиссию, а его нет. Где и с кем он вчера был ?»

По редким отрывочным сведениям сложилась картина, что Толик погиб, утонул, пропал. Второе наиболее подходило, так как вчера ребята славно устроились на берегу небольшого озера и неплохо отметили свой приезд в Якутию. Толик сидел в обычной своей манере, не лез в глаза, напрашиваясь в  лидеры компании, но в карман за словом не лез. Поднимали стаканы и он поднимал, смеялись все и он смеялся, рассказывали истории и он рассказывал. Но после того, как координация у некоторых парней нарушилась, Толика видели в озере в гусиной стае.

Просто к этой, сидящей на берегу подгулявшей компании, какой то не разобравшийся гусак подвел свой гарем. Толик, видя такое дело, понимая что вода холодная, а гуси почему то начали нырять, наверное тонут, судя по всему плавать не умеют, спасать их надо, не раздеваясь полез в воду, конечно из самых благих побуждений.

Поддержать его в этом начинании никто не захотел и Толик, судя по всему, утонул, так как выходящим из воды его никто не видел, значит утонул. Радиограмму в родную авиабазу решили покаместь не отправлять. Команда готовилась на прыжок, а тут парашютист погиб. Прыжок отставили. Тут же сообщили командиру авиаотделения, так мол и так, пропал парень, подождем, дескать, может объявится, а если утонул, то может всплывет. Этого ЧП только и не хватало, летнаб за голову схватился, все таки за каждого парашютиста он головой отвечает. А тут утонул и главное у всех на глазах, вместе же водку пили.

«А может с глаз смылся, но причин нет и отношения вроде бы ни с кем не выяснял, да и по натуре вроде бы человек мирный, но «молодой» и черт его знает, на что он способен.»

Облазили весь берег озера – нет Толика. Тут не до шуток. На второй день заявили в милицию. начались вопросы:

«С кем пил ? Когда ? Может на кого зло имел ?»

Три дня сказали  ждите, так как бывали такие случаи или забрел куда нибудь, водку пьет или еще что , всякое бывает. Жили же ребята в гостинице в поселке. И второй, и третий день тревога. Поехали мужики на авиаотделение бригаду сколачивать , у местного летнаба совета просить, где сети взять – озеро тралить. Едут в автобусе на заднем сиденье  кучкуются, не до шуток парням. А, нужно заметить, что в это время на экранах страны фильм «Фантомас» показывали.

И на очередной остановке в автобус с передней двери Толик заходит. Что здесь было ? Живой Толик – морда хмельная улыбается во весь экран и глаза соловые. Орут парни, через весь автобус к передней двери проталкиваются, обнимают Толика, как с того света вернувшегося и доехали…до ближайшего гастронома, откуда и позвонили на работу.

Вот здесь за стаканом вина и выяснилась нелегкая судьба парашютиста:

Когда он залез в воду, гусак, не разобравшись в благих намерениях парня, расценил его действия как посягательства на его гусаковские права. Спасение в древнем методе защиты – бегстве и увел свой гарем на середину озера. Толик вплавь за гусями, парни вначале хохотали, видя купание, но предпочли штаны не мочить, отвернулись и продолжали застолье. А Толик выплыл на середину озера, огляделся, парни о нем забыли и его хмельная душа почувствовала одиночество. Плюнул он и на своих парней и на бестолкового гусака с его гаремом, и поплыл дальше, ладно что на противоположном берегу озера дом какой то за кустами стоял.

«Может обсушиться, повезет, да и обогреться люди добрые позволят».

К его счастью этот домик поселковым родильным домом оказался и с охраной, в лице одинокой скучающей акушерки, которая была не против разделить одиночество с молодым заезжим парашютистом.   Она и  обсушила Толика и обогревала его в течении трех длинных суток, а чтоб он не ослаб и покушать ему носила, а спирта в этом доме было достаточно, благо, что в эти дни рожать в поселке никто не собирался. Так и затерялась удалая голова на трое суток. Вот после этого рассказа и получил Толик свое имя – прозвище «Фантомас», как человек невидимка, короче и не скажешь. И на отделении, как вернувшийся чуть ли ни с того света, Толик оказался героем дня. Он, впрочем, и был героем по парашютным меркам, так как ни один из старых парашютистов, хранителей эпосов и легенд о деяниях парашютной службы не помнил, чтобы  парашютист в родильный дом попадал и на жительство там устраивался.                           

КВАРТИРАНТ 

Спустя год после Магаданской командировки, когда Фантомас устраивался на жительство в родильный дом, он снова отличился, что вызвало опять взрывы хохота возле ночных таежных костров.

Однажды, подзагуляв в какой – то вечерней компании, он возвращался на авиаотделение, где находился в командировке. Была осень, слякотное, хмурое время, было недопито или перепито, попробуй сейчас разберись , но настроение было паршивое, да еще этот проклятый дождь на голову, впору собаке позавидовать. Нужно заметить, что в то время у парашютистов не было еще общежитий и на гостиницу не всегда можно рассчитывать, да и далеко. Гораздо проще – рюкзак и спальный мешок бросил на пол в авиаотделении, вот тебе и кров. Так что, жизнь в командировке мало чем отличалась от собачьей, а иногда бывало и хуже. Вот Фантомас и позавидовал жизни собачьей. Высмотрев в свете редких фонарей добротную конуру в чьем – то дворе, он нимало не страшась, вытащил за цепь здоровенного волкодава, спрятавшегося от дождя и не обращая внимания на его жалобные вопли забрался в эту теплую постель. Не страшась голодных блох и жуткого собачьего запаха свернулся в клубочек, насколько позволяла жилплощадь и мирно засопел.

Дождик лил и ночь и день. Проснулся Фантомас далеко за утро. Продрогший до последних костей мокрый Барбос с ненавистью заглядывал в конуру, но постояльца не трогал, из своего же дома не выпускал, жутко улыбался и глухо рычал. Жилец и ласково уговаривал Барбоса и дышал на него убийственным похмельем, но ничего не помогало. Да в общем – то не удивительно – попробуй целую ночь под дождем просидеть.

Крайне удивлен был хозяин этого Барбоса, когда пришел с работы на обед. Он увидел своего сторожа мокрым и дрожащим от холода и мирно спящим в конуре мужика, который по новой уснув, не хотел спросонья покидать свое теплое ложе.

Пришлось хозяину удерживать за цепь озверевшего Барбоса, пока квартирант покидал пределы двора.

Эта история имела продолжение. Находились смельчаки желавшие доказать, что это пустяк, но почему - то это у них не получалось, то ли входная дверь в конуру была узка, то ли Барбосы были более зверски настроены, но желающих повторить попытку не находилось. 

ВЫМОГАТЕЛЬ 

Полетов сегодня не было. Дожди прошли по всей территории и парни, явившись с утра на авиаотделение, занимались хозяйственными делами. А к концу дня решили отметить окончание первой серии прыжков. До новой серии сухих гроз обычно было месяц времени. У компании не хватало водки, а точнее денег на водку. Вот здесь бражники и напрягли извилины – «Где добыть денег ?» Деньги были у Валентина, водку он не пил, но и на кредит у него рассчитывать не приходилось. Была не была, может попробуем. Подходили, просили, не дает. На переговоры пошел Фантомас.

«Валентин, дай четвертную».

 «Нет».

«Ну, хорошо, я к тебе в гости приду».

 «Не придешь, у меня сторож».

Нужно сказать, что Валентин жил на частной квартире. Маленький домик внутри ограды. От калитки вдоль тротуара, до крыльца домика Валентина  и дальше до дома хозяина, тянулся двухметровый забор из досок. Возле входной калитки всегда лежал хозяйский пес, который никого не признавал и если необходимо было зайти или просто переговорить с Валентином, бросали в окно домика землей или еще чем. Домик стоял  метрах в пяти от общей ограды – не дотянешься. Выходил Валентин, уводил Барбоса за дом и только тогда принимал гостей. Барбос был незнакомой породы с огромной квадратной мордой и высотой в холке около метра, и килограммов семьдесят весом. Одним словом – «собака Баскервилей». Барбос всегда лежал возле самой калитки и потревожить его нужна была недюжинная смелость.

По окончании застолья парни разошлись по домам. По дороге Фантомас вдруг вспомнил, что обещал Валентину зайти к нему. Время есть, крюк небольшой. Подойдя к калитке, он увидел Барбоса, но это его не смутило. Барбос развалился на теплых от солнца досках и мирно спал, опершись спиной о калитку. Долго не размышляя Фантомас пинком двинул в калитку, при этом Барбоса отбросило и покаместь он не пришел в себя от такой наглости, Фантомас схватил его за хвост и что было силы поддал ему кирзовым сапогом чуть ниже того места где хвост начинался.

Одуревший с перепугу и боли сторож, одним броском перескочил через двухметровый забор даже не пикнув. А придя в себя оббежал вдоль забора, вокруг дома и к двери домика, откуда был слышен голос обидчика:

«Я же обещал зайти, гони четвертную».

Валентин, придя с работы, отдыхал лежа на койке. Он ошарашено смотрел на Фантомаса, не понимая, как тот мог войти. В дверь ломился озверевший сторож, он грыз ее надеясь достать обидчика.

По энерции Валентин сказал - «Не дам» - и осекся. Фантомас схватил утюг и направился к двери –«Сейчас я твоего сторожа грохну». Это было уже лишнее. Валентин понял, что проиграл. «Если он Барбоса грохнет, меня же с квартиры выгонят» - промелькнуло в голове, но руки уже искали бумажник.

«Дам денег, дам, только собаку не трогай».

Когда четвертная перекочевала в карман Фантомаса , он положил на место утюг. «Иди, держи своего сторожа, когда выходить буду».

Минут семь Барбос таскал Валентина от двери до калитки и обратно, покаместь не позволил увести себя за дом. Фантомас независимой походкой прошествовал от крыльца и выйдя за калитку крикнул – «Если в следующий раз не дашь денег, я опять приду».

С тех пор  Фантомас не знал отказа в кредите.

БРЕМЯ  СЛАВЫ 

Мы вылетали на юг из долгой северной зимы и не знали, что первым нас встретит покойник. Но даже если бы и знали, зима настолько нас вымотала, что мы готовы были лететь хоть к черту в зубы.

С первыми весенними ветрами, проникшими с южных краев на холодную северную землю, команду парашютистов отозвали на тушение лесных пожаров на юг края. Готовились к этой поездке невыносимо долго. Радиограмма о командировке была получена перед выходными днями, а в понедельник, одуревшая от долгого безделья команда парашютистов, задолго до прибытия самолета, находилась на отделении и поднимала тосты за всех и вся: за длинную зиму, которая слава богу прошла, за весну, приходящую на эту землю, за здоровье десантников, которые оставались на отделении в ожидании своего звонка, за Василия Ивановича – самого пожилого десантника, жен, которые остались дома ждать своих мужчин и так далее.

К приходу самолета загрузились основательно, да и путь предстоял не близкий – выветрится. Несколько раз запрашивали родную авиабазу на предмет новых указаний, их не поступало, а в середине дня команда в полном составе загрузилась в самолет – и под прощальные возгласы остающихся поднялись в воздух.

В полете время тянется невыносимо медленно, кто спал, кто играл в карты. Когда пилот дурел от сигаретного дыма, он что то кричал, грозил кулаком и летел по единодушному мнению, ближе к своей пенсии.

Первую посадку сделали на ближнем по маршруту аэродроме, облегчились, погуляли по бетонке, пока самолет заправляли горючим, основательно запаслись пивом и полетели дальше. Следует заметить, что души северян истосковались по этому напитку так как в их поселок пива не завозят.

Покаместь летели до родной авиабазы, выяснилось, что пиво дрянь и мало того что имеет дрянной вкус, от него еще и голова болит. В довершение к этим напастям, пришлось несколько раз одевать подвесную систему и в открытый люк выбрасывать бутылки, наполненные отнюдь не автоматом разлива. В базе команду задержали для выдачи парашютов, укладки их, пришлось заночевать кто где мог.

А на следующий день, чтобы не устраивались очередные проводины, парашютистов скоренько отправили на аэродром на самолет и курсом на юг.

На следующем аэродроме приземлились в середине дня. По какой то причине вылет задерживался до следующего утра. Груз и все остальное оставили в самолете, пилот опечатал фюзеляж и все уехали в город. На ночлег оформились в гостинице, неподалеку от аэродрома и свободные от всех забот решили осмотреть местные достопримечательности. Проехали в центр города и, увидев ресторан, решили зайти перекусить. Натощак, да после северного поселка, город воспринимается менее эмоционально, к тому же здесь вовсю цвела весна и от ярких женских платьиц рябило в глазах.

Вторая половина дня. Народу в ресторане не так уж и много. Уши отдыхали от грохота самолета, мы сидели за чистыми столиками, солнце и ветер играли шторами открытых окон. Мы знали, что завтра будет дым и копоть, пот и усталость, поэтому наслаждались днем текущим, к тому же и официантка оказалась милая и симпатичная. К сожалению, за столиками было по шесть мест, а нас оказалось восемь, но два столика по соседству нас устроили. Оглядевшись, заказали обед и немного вина. Пока расправлялись с салатом в ожидании первого блюда, Борису Иванову показалось, что в салате мало вложено картошки, о чем он и сообщил сидящим рядом. Соседний столик услышал жалобу голодного парашютиста и, Некрасов Вася, поманив пальцем нашу милую официантку, на весь зал прошептал в ее розовое ушко:

«Вот этому парню, девушка, принеси пяток картошек в мундире».

Это было сделано через пару минут. Выйдя из-за портьеры, отделяющий зал от кухни, наша хозяюшка, обращаясь в противоположный конец зала громко спросила:

«Кто заказывал картошку в мундире ?».

Человек тридцать посетителей с интересом повернулись в ее сторону, а она мило улыбаясь с тарелочкой на вытянутой руке, сделала два шага отделяющих портьеру от нашего столика, так как мы сидели рядом. Иванов вжался в кресло, его лысоватая голова мгновенно налилась багровым румянцем, над головой поднялись две руки и мы услышали его громкий вымученный шепот:

«Я не заказывал»

«Нет, это вы заказывали» - по прежнему на весь зал заявила официантка. Эта сценка вызвала взрыв хохота всего зала. Картошку взяли, попросили еще пару луковиц и каплю масла и тут же оформили отличное блюдо на закуску. Когда Борис потянулся вилкой, его громко отбрили, заявив, что это не он заказывал и опять смех в зале.

На следующий день мы вылетели только после обеда и к месту базирования подлетали вечером, солнце низко висело над горизонтом. Летнаб вызвал в кабину инструктора, они посовещались накоротке и так как парашюты были уложены, то инструктор и объявил решение команде:

«Бинтуйте ноги, обуть сапоги, без посадки приготовиться к прыжку.

Если сядем выгружаться, потеряем время и прыгать тренировочный только завтра, а кругом пожары, значит надо спешить».

Отложили вперед фюзеляжа все свое командировочное барахло, обули сапоги, одели парашюты и, используя вечернее затишье, без пристрелки по команде «Пошел» вывалились из самолета.

Когда парашют у Ивана раскрылся и он сориентировался на площадку приземления, в воздухе послышался мат. Покаместь мужики покидали борт, какая то раззява на площадку приземления загнала грузовик, а предотвратить это видимо некому. Приземлился он благополучно и покаместь собирал в сумку парашют, горя  желанием расправиться с разгильдяем водителем, к нему подошли двое местных стариков. Вежливо, но настойчиво, не обращая внимания на его ругательства, взяли под руки и подвели к машине. Жестами попросили подняться в кузов. В кузове, в гробу, аккуратно убранный цветами лежал покойник, еще молодое смуглое узкоглазое лицо. Иван минуту постояв над гробом, слез с машины, его место у гроба заняли другие парашютисты, а он, получив от стариков стакан водки и пожелав покойнику «земли пухом» отошел к своему еще не собранному парашюту. Отделение было поблизости в двухстах метрах, приезжих ожидал местный инструктор, он и обьяcнил:

«Два дня назад, один из парашютистов, возвращаясь с прыжка на попутной машине, вывалился из кабины и упал головой под заднее колесо».

И так, юга нас встретили покойником, к добру ли это ?

Как  бы то ни было, но в гостинице парням были заказаны места, это было хорошим началом. А назавтра работы не было, а были похороны. К одиннадцати утра  все работники с отделения были доставлены в дом, где лежал покойник, такое было желание стариков. Ничего не сделаешь – живые должны хоронить мертвых.

Жара стояла за тридцать, безветрие, кладбище далеко за поселком. Вначале гроб несли на руках, потом поставили в кузов автомашины, все сели в автобусы и поехали на кладбище.

Женщин почему то не было, только мужчины, человек пятьдесят. Закопав покойника и убрав могилу цветами, все отошли за крайние кресты и сели прямо на землю в один большой круг. Приезжие не знали местные обычаи и поступали по принципу «как все». Вдоль образованного круга шел  брат похороненного и каждому из корзины давал по куску хлеба. Все берут и парашютисты взяли. Следом шли двое с ящиком водки. Наливали по полному граненому и подносили каждому. Все пьют и они выпили, и закусили хлебцем. Минут через пятнадцать, когда стакан водки при жаре более тридцати градусов ударил в голову, обнесли еще по стакану. И опять парни пили, занюхали рукавом, так как хлеб уже съели и больше предложено не было. Было слишком, но обычаи надо уважать и парни давились, но пили, желая покойнику всего доброго на том свете.

После третьего стакана все погрузились в машины и поехали в дом родителей, поминать. Поминки тоже здесь были не русские. Так же как и на кладбище, каждому персонально, только на деревянном подносе, подносили стакан водки и стакан был чуть меньше. Вареное мясо на деревянных блюдах, изумительное по вкусу национальное блюдо – хан, пиалы с бульоном и опять стакан водки, и отказываться нельзя – обычай.

Парни были крепкие на выпивку, но назавтра была работа и отдав должное покойнику перемигнулись и пытаясь не привлекать внимание, потихоньку выбрались из–за столов и к машине, которая ждала их возле ворот. Тепло распрощались с вышедшими проводить стариками и уехали на отдых.

Время летело с бешеной скоростью. После полудня на прыжок. Через 2-3 дня, в зависимости от сложности пожара, вывоз вертолетом с утра, а после полудня опять прыжок, опять огонь, лютая жара, копоть, пот заливающий глаза, дым, колом застрявший в горле и редкие часы отдыха в ожидании вертолета.

Через три недели произошел какой то сбой в работе авиации, за давностью дней уже забылись причины, но вывезли парашютистов днем, а следующим утром почему-то не забросили. Помывшись в бане и отдохнув на чистых простынях, парни, с раннего утра оживленные и веселые, как все отдыхающие, бродили по поселку. Зашли в магазин, купили какой то пустяк, заглянули в столовую, где были приятно удивлены тем, что игнорируя все совдеповские правила торговли, здесь можно было взять  обед и к обеду здесь же при  расчете у кассира рюмочку горячительного, а можно бутылочку. Следует заметить, что поселок этот отличался от всех других, где бывали парашютисты, тем, что водку продавали во всех магазинах, даже в молочном, который работал с шести утра, и как местная достопримечательность, возле этого молочного магазина всегда держалась пьяная женщина. С утра оно сидела, к обеду пыталась сидеть, к вечеру лежала.

После того как парни по достоинству оценили нововведение в столовой, в сфере обслуживания, они пошли туда, куда шло местное население в большинстве своем, в этот час. На местном стадионе было организовано национальное праздненство и представление. По дороге задержались на местном базаре у пивного ларька. Попробовали на вкус сухое вино, выпускаемое каким то колхозом и решив, что и вино и пиво здесь дрянь, пошли на стадион.

На стадион пришли когда местные спортсмены заканчивали состязание по национальной борьбе. Победители в предшествующих схватках стояли крепко схватившись друг за друга, пытаясь прижать партнера к земле третьей точкой. Это были два крепких мужика, килограммов по сто тридцать каждый. Мелкая спортивная шелупонь сидела на отдельной лавке, они уже прослушали свой гонг. На выделенных местах  сидели старики. Покаместь парни осмотрелись, один из гигантов заскоблил коленкой по земле и зрители закричали и засвистели от восторга. Победитель, высоко вскинув руки, запрыгал по кругу на одной ноге, исполняя танец орла. Зрители аплодировали.

И тут взыграло ретивое у одного из наших парней. Между нами его звали Джоном, сам он был из Ачинска, спокойный по натуре, очень плотный, невысокого роста, в свое время отличился тем, что переколол на половинки полмашины кирпича, который привезла для ремонта печки хозяйка квартиры, где он временно квартировал. Просто, выйдя однажды утром из дому и споткнувшись о какие то кирпичи, с похмелья не сообразив, зачем они здесь лежат, он в течении десяти минут колол их об свою рыжеватую голову на две аккуратные половинки. Когда хозяйка квартиры пришла жаловаться начальнику отделения, тот не поверил и приглашенному для разборки Джону пришлось это еще раз продемонстрировать на глазах очумевшего от неожиданности летнаба, так как аккуратная стопка кирпичей приготовленная для ремонта печки, отыскалась на веранде.

А здесь в этой праздничной ситуации Джон был просто удивлен:

«Какому то прыгающему пузану столько много аплодисментов, а мы тоже не лыком шиты». И воспользовавшись мгновением, когда на него никто не обращал внимания, он тут же сбросил рубашку с себя, выскочил в круг и запрыгал вслед за чемпионом. Нужно сказать, что он оказался карликом прыгающим за горой, этакий маленький шпанец догоняет папу. Это вызвало взрыв хохота зрителей, но чемпион рассудил это как вызов, увидев у себя на хвосте маленького неказистого мужичонку. Чемпион остановился, принял стойку, и когда Джон до него допрыгал, началась схватка. Борцы сцепились руками и замерли, улавливая мгновения слабости. Зрители хохотали, да и было над чем смеяться. Это была клоунада. Один превосходил другого в весе раза в два. Но борцы не предоставили зрителям много времени смеяться. В какое то мгновение Джон оказался под соперником и эксчемпион, пролетев по воздуху, приземлился на четыре конечности. Это было равносильно взрыву. Зрители взвыли, вскакивая со своих мест, часть их ринулась к месту схватки, но наши парни тоже не дремали. Здесь они были первыми и не успел Джон насладиться триумфом победы, как получил пару тычков, рубашку и вместе со своими парнями, не глядя на желающих получить автограф на память, уносили ноги подальше от благодарных зрителей. Когда метров триста пробежали, перешли на шаг, и началось обсуждение былого поединка. Все были, конечно, в восторге, показали, что и мы не лыком шиты, отметились. Шли обочиной дороги, вытянувшись цепочкой, оживленно жестикулируя и на догоняющих их всадников не обращали внимания. Всадников было двое, они ехали также один за другим и сравнявшись с нашими героями, передний гортанно крикнул. Джон расценил это как восторг от его подвига и широко улыбаясь, приветственно поднял руку, но второй всадник, оказавшись на месте первого, со всего плеча протянул Джона ременной плетью поперек лица. На это ушло мгновенье и всадников след простыл. Вот здесь то и потребовалась джонова рубашка, которую он не успел одеть. До гостиницы было метров триста, там Джона и рассмотрели внимательно и перевязали. На полосе удара кожи как не бывало. Решили: «Слава богу, глаз остался». Желания гулять по городу ни у кого не появлялось. Набрав в ближнем магазине напитков что покрепче, до вечера отдыхали в гостинице.

Вечером, зашедшая в комнату директор гостиницы, Надя, посоветовала:

«Парни, по одному не выходите, много парней малолеток вокруг гостиницы кучкуется, ни к чему вам, мужикам, эти соревнования. Парни намотали на ус, да и желания куда то идти не появлялось. Но к сожалению, самое пикантное строение здесь находилось на улице и непоседа Джон, сверкая хмельным незавязанным глазом, никому ничего не сказав, вышел из комнаты, на что никто не обратил внимание, так как мы жили в двух соседних номерах. Минуты через четыре он вошел назад в комнату, застегнул брюки и повернулся к парням лицом. Повязка быстро набухала кровью. На вопрос: «В чем дело ?» - Джон по простецки развел руками и объяснил: «Когда пошел в туалет, рядом никого не было, но когда я удобно устроившись, закуривая поднес спичку к сигарете, дверь сорванная с крючка резко распахнулась - и внушительный кулак расплющил сигарету, и спичку, и нос» ошалевшего от нахальства Джона. Покаместь он одевал брюки, налетчики скрылись и бедолага парашютист, ругая всех подряд и самого себя за опрометчивость вернулся к парням в комнату.

Наутро команда летела на очередной прыжок, а Джона на попутном самолете отправили домой залечивать спортивные травмы.

РАЗБОРКИ  НА  ВЕЧЕРНЕЙ  УЛИЦЕ 

Горела Якутская тайга, горела так, что со всего бывшего Союза парашютистов собрали на тушение пожаров. Люди работали и днем, и ночью, такова специфика этой работы. Вылетали с пожаров только для того, чтобы закупить продуктов, уложить парашюты, а к вечеру опять прыгали, уже на новый пожар. И опять гудящая от  огня тайга перед глазами. Люди жили прямо на аэродроме, наскоро поставив шатры из грузовых парашютов. ночевали в спальных мешках, здесь же на кострах готовили и  немудрячий ужин. Однажды таких полуночников, вылетевших с пожара и еще не улетевших на новый собралось около сотни человек с разных авиабаз страны и они коротали вечерние часы кто как мог.

Трое подзагулявших парашютистов, взяв в магазине парочку бутылок горячительного, направились к ближайшей автобусной остановке, чтобы уехать на аэродром. Им на беду, навстречу попались двое парней, то ли из местных, то ли таких же командировочных, но тоже страстно желающих выпивки. Выпивка была у парашютистов в руках, а идущие навстречу имели только желание и магазин по времени уже закрывался. Спросив, где можно купить и не получив положительного ответа, двое перешли к более резким действиям. Они, не глядя на  их численное меньшинство, решили взять удалью. Не получив согласия поделиться, тут же одному из богатой троицы заехали в ухо, второму досталось кулаком в челюсть и на этом бой закончился, так как третий убежал, оставив бутылку, благо что до аэродрома было рукой подать. Счастливые грабители, прихватив выпивку тут же скрылись, а через двадцать минут аэродромное палаточное население загудело как встревоженный улей.

Прибежал скорый на ногу парашютист и не сбавляя скорости, оповестил обитателей каждого шатра, что ихних, дескать бьют. А парни, как было сказано, собрались со всего Союза и откуда им  знать, кто наш, кто не наш, но на всякий случай, оставив возле каждого шатра по часовому с ружьем, полным составом поспешили в поселок разбираться. Дело к ночи, уже сумерки, да и на улице никого нет. Редкие прохожие и парочки шарахались в проулки видя толпу здоровых агрессивно настроенных парней. Все – таки пару местных громил поймали, но какие это были громилы ?. Ни удали, ни умения постоять за себя, даже один на один в равных весовых категориях. Дали каждому по пинку, чтобы под ногами не путались и до глубокой ночи шарахались по поселку, доводя до истерики собак грохотом своих кирзовых сапог. Но это было несколько позднее.

Получив известие о том, что наших бьют, одна из групп выставила возле своего шатра Колю Захарова, молодого, всего год работающего в авиабазе парашютиста, а все остальные, во главе с инструктором Федоровичем, пошли в поселок на помощь обиженным, а заодно и выяснить, кого это там бьют из наших то, свои вроде бы все были в наличии.

Зарядил Николай ружье, сел у шатра и задумался, скучно ему стало, ребята в поселок ушли:

«Может там у них уже бой идет ? Может с местными красавицами дружат ? А он здесь, молодой и здоровый с ружьем, как болван, пустой шатер охраняет, с ранней весны все по тайге, да по пожарам, а в тайге красавиц нет, а кровь то играет».

Припрятал Николай ружье под чей то спальник и двинулся на поиски приключений. На аэродром опустились сумерки. Сначала крадучись мимо чужих шатров, потом опять крадучись, мимо чужих домов, когда оказался в поселке, вдоль обезлюдевших улиц. Тишина стояла над поселком и не слышно было, чтобы кого то били.

«Неужели всех наших побили ?» мелькнуло в голове и тут же пропало, так как впереди что то двигалось. Навстречу кто то шел. Шум шагов издалека раздавался в вечернем воздухе. Стараясь не шуметь, Николай оторвал штакетину от ближней изгороди и притаился за углом забора. И шаги приблизились. Слабо видя в темноте, Николай пропустил мимо себя вечернего путника и сзади огрел его как следует палкой по голове. Человек упал. Николай отскочил в сторону, но видя, что жертва не поднимается, захотел посмотреть, кого он так осчастливил. Жертва лежала на спине и одного взгляда на форменный летный китель было достаточно чтобы понять, что стукнул он своего, на земле лежал летчик – наблюдатель с местного авиаотделения. Николай бросился бежать. За такие штучки и по шее получить можно.

Он долго бежал, путаясь в незнакомых заборах, но палку не бросил. Остановившись отдышаться, опять услышал шаги. Фигура здоровенного парня мелькнула далеко впереди под фонарем. Николай по старой методике затих за забором и когда фигура поравнялась с ним, имея  уже опыт что человека и убить можно, если бить по голове, огрел эту фигуру палкой по шее. Но видимо слабо получилось или шея была железобетонной. Эта фигура повернулась, сгребла Колю за прокопченую энцифалитку, подняла в воздух, поднесла ближе к лицу:

 «Ты чего, Николай ?»

Это был конец приключениям на вечерней улице. Николая крепко держал в руке инструктор Федорыч – его инструктор, человек, который, по единодушному мнению всей парашютно–пожарной команды, силой превосходил быка. Несчастному громиле пришлось пролепетать что то жалкое, вымученно обидное за свою жизнь, шмыгнуть носом и смириться.

Вернувшаяся ночью команда блюстителей порядка еще долго при свете костров выясняла, кто поднял тревогу, но так и не выяснив все разбрелись спать по своим шатрам.

На другой день Федорович почему то часто потирал шею, а местный летнаб в лютую жару ходил в низко надвинутой на глаза форменной фуражке, прикрывая лиловую шишку на своей лысой голове, но это выяснилось позже. Николай же с первой группой вылетел на прыжок.

ТЯЖЕЛЫЙ  ПИЛОТАЖ 

Уже два часа самолет находился  воздухе. Парашютисты отдыхали, кто смотрел в иллюминатор, на темно – зеленую в  голубой дымке расстояния тайгу, кто спал. Отдых  прервал летчик – наблюдатель, высунув голову из кабины, показал на спящего инструктора и махнул рукой, подзывая к себе. Все повскакивали с мест и уткнулись в иллюминаторы.

Неслышные за ревом мотора, инструктор и летнаб о чем то совещались.

Самолет заложил вираж и парашютисты в иллюминаторы увидели пожар. Совсем небольшой, едва курится струйка дыма, видимо молнией зажгло лесину, нужно прыгать покаместь пожар не разросся.

Довольный осмотром инструктор улыбался:

«Одеваться».

Покаместь оделись в спецкостюмы, самолет кружился над пожаром в поисках площадки для приземления. Сплошная стена леса, ни одного просвета, километрах в двух от пожара между сопками змеится речка. Уже одетый в костюм, инструктор прошел в кабину осмотреться и не увидел ничего подходящего, но нужно прыгать и он жестом показал на речку.

Речка как речка, метров двадцать шириной, но есть остров шириной метров десять и длиной метров шестьдесят.

Ситуация безвыходная, пролетели на малой высоте над островом – галька. Это не подарок, но надо прыгать. Набрали высоту, одели парашюты.

Инструктор кулаком машет: «Ноги берегите» - и посыпались. Прыгали парами, чтобы не мешать друг другу при приземлении, островок то маленький. Слава богу, ветра нет.

Первая двойка приземлилась удачно, вторая также, даже парашюты не замочили, следом еще один спускается. Ребята стоят, парашюты в сумки запихивают и на крик повернулись. Спускался Дед, командированный с соседнего авиаотделения, он в этом году первый раз прыгал и перед приземлением что то прокричал. Парни повернулись и ахнули – высота десять метров, Дед на остров чуть не угадывает и в воздухе разворот делает и это на галечную косу. Это же не твердый грунт с травкой, галька то под ногой плывет.

И приземлился, сам на камнях, парашют тоже, а нога двойной перелом и встать не может.

Маты, вопли, все смешалось. Хорошо, радиостанция была с собой и самолет в воздухе кружит, ждет когда последний парашютист приземлится, чтобы не помешать ему, груз и инструмент нужно сбрасывать.

Вцепились в радиостанцию:

«Борт – я площадка, срочно нужен вертолет, Дед сломал ногу».Голоса летнаба мы не узнали: - «Понял, нужен вертолет, и спустя полминутки – «Площадка, отойдите ребята в сторонку, чтобы вас не зацепить».

Парни недоверчиво смотрели, как самолет сбросил высоту и буквально на десяти метрах прошел над островом.

Рация опять запищала: «Я же вам сказал, уйдите в воду, будем садиться».

Даже видавшие виды парашютисты не подумали бы, что на эту крошечную площадку и в безветрие, самолет может сесть, а тем более взлететь с нее. Видимо командир  сорви – голова.

Скоренько залезли в воду, хромого калеку тоже на самый краешек берега посадили: «Сиди, сукин сын, воды побоялся, перед землей выкрутасы начал, молодых за это бьют, а ты…».

И со второго захода самолет сел. Садился зацепив шасси за воду, пробежал по острову, резко развернулся на одном колесе и хвост над водой повис.

Выскочил летнаб, глаза чумные: «Этого еще не хватало, грузите калеку».

Инструктор вышел: «Принимайте груз, побоялся Деда зашибить мешком. И парашют укладывать не надо. Полечу я мужики назад, Деда в больницу сдавать, пожар небольшой, сами справитесь».

И улетели, свечой уйдя в небо.

Кто то, глядя на удаляющуюся точку в небе сказал: «Вот это пилоты !»

Такими они и остались в памяти, пилоты лесной авиации.

ДЕД  ЛЕКАРЬ 

Горела Магаданская тайга, от края до края насчитывались сотни пожаров, которые парашютно-десантные службы были не в состоянии обслужить. Кроме того, ежедневно, в дополнение к зарегистрированным возникали новые. Великое облако дыма стояло над магаданской тайгой. Парашютисты выбивались из сил, да и как справиться – там где требовалась работа десяти человек с полной отдачей, вынуждены были работать впятером и справлялись, работая днем и ночью, оставляя кромку пожара только тогда, когда становилось понятно, что огонь здесь не пройдет. Краткие часы сна, для того чтобы восстановить силы, отдышаться от дыма, малость перекусить – вот и весь отдых, и опять на кромку пожара, опять изнуряющий до рези в горле дым, намозолившая руки лопата.

Пожары высматривают с неба летчики-наблюдатели по восемь и более часов болтаясь на грохочущем АН-2 в воздухе, тут же и перекусывая и возвращаясь на аэродром только затем, чтобы самолет заправить горючим или сменить экипаж. А на земле с пожаром работают те, кто с неба пришел, имея как средство доставки кусок разноцветной тряпицы. Другого пока страна не придумала и орудие труда древнее: топор, лопата, двуручная пила, резиновый мешок с водой, а в лучшем случае взрывчатка, которую на кромку пожара тоже на своей спине нести нужно, так как другого транспорта в тайге нет.

Не повезло одной группе парашютистов. Приземлились-то они аккуратно на редколесье, а мешок с инструментами и продуктами в болото упал. Достали мешок, инструменты для работы в исправности, рация не работает и летнабу не скажешь, что без продуктов остались. Выгребли из мешка крупу и хлебное месиво подсушить и на пожар ушли, работа прежде всего. Двое суток пахали, уработали свой пожар, стали ждать вертолета, чтобы вылететь на базу.

А другим парням повезло меньше. В облаке дыма самолет врезался в сопку и люди погибли, а это уже ЧП. Аэродром закрыли до выяснения причины аварии правительственной комиссией, полеты отменили, а те кто  в тайге в это время были, оказались наедине с судьбой.

Голодать по нескольку дней не было новостью или чем то необычным на этой службе, но когда пошел пятый день, пришлось о продуктах подумать всерьёз. Были ягоды, была рыба, но не было соли, элементарно простой пищевой соли. Хлеб размок, его подсушенные крошки были съедены. У наиболее невыдержанных от рыбы и ягод началось расстройство желудка.

На седьмой день половина группы активно обследовала окружающую поляну, кусты и инструктор группы, Дед, который получил это имя – прозвище за то, что в тридцать лет отрастил большую и черную бармалейскую бороду, а его очередная жена обзавелась внуком, принял решение. Он просто сказал, что вылечит всех, страдающих этим недугом. Слово инструктора в команде – закон, тем более что так хочется верить. Напряг Дед морщины на лбу, изрёк что-то якобы по латински и отправился на соседнюю сопку. Парни заставили его ружье взять, чтобы не пропал под зверем народный лекарь.

Парашютисты восторженно загудели, когда через невыносимо долгие часы явился Дед с целым рюкзаком какой-то диковинной травы. Охапка травы пошла в ведро и на пылающий костёр. Когда зелье было готово, все с кружками устремились к ведру. Ведро было наполовину заполнено какой- то дурно пахнущей жидкостью. Дед, чтобы не было сомнений, изрёк что-то по поводу того, что всякое лекарство горькое. И началось…

Жидкость еще не остыла, а у ведра показалось дно. По кружке досталось каждому. Наиболее нетерпеливые успели урвать по две. Кружку Деда, которую он зачерпнул и оставил остыть, так же кто-то утянул и втихаря выпил. Стали ждать результатов чудодейственного зелья.

Вначале загудело в животе у одного и он не справившись со своим чревом сиганул в кусты, откуда вышел подлечиться. Это отнесли насчет того, что эффект еще не наступил. Спустя минут шесть в кусты молча поскакал другой. Когда наступило время бежать третьему, все хватились Деда. Но его и след простыл. Поляна огласилась воплями, далеко по тайге было слышно, что если Дед появится, его ждёт участь Кука. Шампур не потребовался, не видно и не слышно было Деда.

К вечеру лагерь примирился с судьбой. Уже не было слышно смеха и шуток над страдальцами. Те, которые активно бегали, потеряли свою прыть, они просто не вылезали из кустов, выбрав себе место посуше и чтобы ветерок комаров отгонял. Те же, кто зелье употреблял для профилактики, мрачно как тени слонялись по лагерю, точнее по кустам вокруг поляны. Ни ягод, ни рыбы уже никому не хотелось. Парни усиленно пили кипячёную воду.  

Второй день облегчение принёс только к вечеру. На третий день перестали ругать Деда и по-человечески подумали о нём  «Какого ему одному ?». Беда объединяет, стали громко кричать Деда и злополучный знахарь бочком с виноватой улыбкой появился на краю поляны. Оказывается он просто перепутал траву.

Мужики люди отходчивые, простили грех, но незнание ботаники ещё много лет напоминали Деду. Если в какой-нибудь компании Дед начинал выдавать нравоучения, то здесь всегда находился кто-нибудь из знающих эту историю, он смиренно просил:   

«Дед, ты лучше расскажи как мужиков в Магадане лечил».

И Дед, которого было невозможно переспорить или дослушать до конца, замолкал.

Как бы то ни было, но вертолет-то не летит. А может летнаб их потерял и такое бывало. Несколько дней ещё ждали. Чтобы не спадали штаны, пили воду. Не дождались, решили выходить вниз по речке. Сложили в одну кучу парашюты, накрыли чем могли, взяли ружьё и пошли по звериной тропе, вдоль речки.

Километров через четырнадцать вышли на группу каких-то подозрительных мужиков. При ближайшем рассмотрении оказались работниками одного звена. Сразу узнать друг друга помешали бороды отросшие за двухнедельное сидение. Дальше было проще. Эти ребята тоже более десяти дней находились в тайге, но соль-то у них была и дело пошло на лад. Ловили рыбу, а тут на них и зверь вышел, мясо на столе появилось с солью.

А вывезли их только через двадцать дней, когда сопки обложило дождями, рассеивая дымовую завесу и осень задышала в лицо таёжным листопадом.

СМЕЛОГО  СМЕРТЬ  ПОДОЖДЁТ 

Всё началось осенью, когда едва покрылись снегом хребты на юге от посёлка. В прозрачном осеннем воздухе эта горная гряда была видна за многие десятки километров.

Пожароопасный сезон на авиаотделении уже закончился и все десантники были отправлены в отпуска. Всё отпускное время эти мужики проводили на промысле.

Остались позади последние сборы, хлопоты, приготовления и на старом экспедиционном ГАЗ-66 пятеро парней заезжали на свои угодья под эти хребты. В дорогу выходили из-за стола весёлые, возбуждённые предстоящим промыслом. По дороге ещё останавливались, когда проезжали на трассе последний посёлок, мимоходом известив ещё не уехавших на промысел товарищей. Дальше дорога шла тайгой, её когда-то проложили экспедиционные тягачи и сейчас колёсный автомобиль нещадно бросало с борта на борт. Когда километров тридцать проехали по тайге, остановились на вершине сопки. Много лет назад здесь прошёл лесной пожар и поднявшийся молодой березняк рассекался прямой как стрела дорогой. На этой вершине находился триангуляционный пункт и это место в кругу охотников считалось границей, откуда начинались промысловые угодья. Здесь выпивали последние дорожные сто граммов, заезжая в тайгу, палили костёр и пили чай выходя с промысла.

Вот и сегодня мужики сели в кружок возле старого кострища, пошла по кружкам последняя из взятых в дорогу бутылка водки, выпили и закурили. Солнце клонилось к закату, но час светлого времени ещё оставался. Красиво смотрелась сверху сибирская тайга, от жёлто-лимонной до чёрно-зелёной расцветки пестрела она еще не везде опавшими листьями.

И в это время, когда мужики умиротворённо созерцали тайгу, думая каждый о своём, метрах в трёхстах внизу через дорогу прошёл медведь. За дальностью расстояния он не слышал суматохи, которая поднялась после его появления. Все похватали оружие, заскочили в машину и рванули к тому месту где видели медведя. В этом мелколесье медведя несколько раз настигали, но он от машины уходил. Что можно сделать из тесной кабины, а охотники в будке и дверь сзади. Когда в очередной раз медведя потеряли из виду, остановились, вылезли из будки, разошлись в цепь намереваясь прочесать местность.

Так уж случилось, что на медведя нос к носу вышел Пётр Полищук, в руках промысловая малопулька к тому же однозарядная, а  рука нетвёрдая после выпитого, нож – первый друг на промысле, на поясе не оказался и хоть крепкий мужик был Пётр, на отделении всех рукой ложил, но против медведя не устоял, да и медведь был не слабак, больше двух метров шкура оказалась. Когда мужики на крик прибежали, завалил медведь Петра, девять рёбер сломал ему, скальп на глаза одел и руки изжевал. Застрелили в упор медведя и потом Петра этой муторной дорогой вывозили до самолёта, чтобы отправить в краевой центр. В краевой больнице через два дня и умер Пётр. Крепко жалели мужики своего товарища и убивалась вдова, была она старше и Пётр был её бабьим летом.

Когда тело привезли из краевой больницы в оцинкованном ящике и готовились к похоронам, бабки, ох уж эти ушлые бабки, посоветовали закопать не вынимая из цинка и объяснили, дескать, примета плохая, будет ещё покойник. А кто из молодых мужиков бабок слушать будет ? Вынули из цинка, сделали красивый гроб и похоронили по-людски, а ящик цинковый на чердак забросили, пусть лежит, может быть кому в хозяйстве жесть потребуется. Поставили оградку и помянули по русскому обычаю.

Второй покойник пришел спустя три месяца. Тоже в тайге, в зимовье застрелили и сожгли инструктора парашютно-пожарной службы Петра Степановича. Удачливый он был охотник и уже собирался на выход, пушнину в зимовье собрал, а тут вечером путник в зимовье попросился переночевать. Накормил, напоил его Пётр, постель устроил, а на утро ещё при свечке получил в упор заряд двенадцатого калибра и сгорел вместе с зимовьем. Осталось Петра только около трёх килограммов несгоревших остатков. И опять похороны. Сильных мужиков забирала смерть. Вспомнили, что Пётр оградку прежнему покойнику заказывал. Опять бабки говорят, дескать, уберите, уничтожьте цинковый ящик, да что там цинк ? Мужика-то уже нет, какой смысл ?

А через три месяца очередной труп. Заклятье повисло над авиаотделением. Ящик цинковый руками изорвали, да что там ящик ? Труп-то вот он, на кладбище просится. Вспомнили мужики, что покойник Петру  Степановичу оградку заказывал и приуныли, кто будет следующий ? Разорванный ящик – мало утехи. Стали сопоставлять:

Полещук хорошо с семьёй жил.  

Со Степановичем жена поругалась перед промыслом.

Третий покойник вообще бичём жил, в семье не появлялся месяцами и умер-то с похмелья, вовремя не опохмелился.

Осталось по схеме одно – холостяк должен оградку заказывать. Выпили крепко и предложили парашютисту Некрасову Ваське оградкой заняться:

«Тебе, Вася, ни бог, ни чёрт не страшен и семьи у тебя нет».

Не куражился долго Василий:

«Плакать по мне некому, все равно когда-то умирать, завтра закажу, а сегодня давайте ещё выпьем, а завтра вы меня опохмелите, потому что денег у меня сейчас нет».

И заказал на завтра ограду.

Прошли похороны, а через две недели умудрился Василий  подчистую вырубить мизимянный палец на левой руке. Захохотали мужики в надежде:

«Может одним пальцем дело кончится ?»

И посыпались на Васю шутки:

«Ты, Вася по частям себя не хорони, мы тебя сами должны похоронить целиком».

Не обижался Василий, понял, что легко отделался, но это оказалось ещё не всё. Через пару недель ошпарил себя Василий от пояса и ниже кипящим супом и чтобы не слышать дурацких шуток, отлёживался месяц у какой-то вдовушки.

Спустя этот срок явился Василий за положенной ему зарплатой и с порога заявил, что рано его хоронить, с этим торопиться не стоит и все мы у него в долгу и немалом. И потребовал водки.

Это был праздник для всего авиаотделения, поняли, что жив будет Васька.

На этом и закончились похороны на отделение на многие годы.

АЮН 

Покинув самолёт и удобно устроившись в подвесной системе, инструктор увидел то, от чего ему стало не по себе. Парашют надутый как парус, с хорошей скоростью тащило по над землёй по сухой колючей траве, через карагач, с его восьмисантиметровыми иглами. На стропах тащило парашютиста, шлейф пыли поднятый им колебался над парашютом и обгонял его. Ранее приземлившиеся парашютисты, отстегнувшись от своих куполов, бежали следом в надежде погасить неуправляемый купол, но отставали, ветер был силён.

Приземлившись под стеной леса и забросив свой купол на низкорослую сосёнку, выскочив из подвесной системы, инструктор побежал следом. На бегу выяснил, что тащит Аюна, местного парашютиста, был подобран сапог, нож, маска с шлёма.

Аюн удержался сам, купол парашюта перенесло через узкий глубокий и сухой в это время ручей и парашютист, уткнувшись головой в крутой берег ручья, продержался до подхода товарищей.

Когда подбежавшие парни погасили купол, они увидели в кровь исцарапанное, покрытое пылью и улыбающееся лицо. На пыльной маске светились только белки глаз и зубы, один зуб был выбит.

Умаявшись за день и напившись чаю вечером сидели у костра. Спать было ещё рано и рассказчики сменяли один другого. Когда начал что- то рассказывать  Аюн, инструктор не поверил своим глазам, зубы были все на месте и отсмеявшись над очередной байкой он задал вопрос:

«Аюн, у тебя же зуба не было ?»

На этот вопрос Аюн вытащил один из зубов и показал аккуратную берёзовую чурочку:

«Вот мой зуб, я их часто меняю».

Раздался хохот над находчивым парашютистом, смеялись все.

Через год группа опять приехала в командировку на это же отделение. Аюна, этого весёлого круглолицего парня уже не было, его зарезали ещё зимой, когда он возвращался домой из соседней деревни.

ГРИША   

Невысок ростом, по цыгански черняв и волосат «как  собака». Лет двадцати шести с узким как у полуголодного студента лицом, любил он огорошить новичка рассказом о своих геройских поступках, о травмах, якобы им перенесённых на парашютно-пожарной службе.

Но, эти рассказы были рассчитаны только на дилетантов или лиц, не требующих доказательств.

Если он ночевал в гостинице или на чужой кровати, что нередкое явление в бродяжьей жизни, он спал или одетый или в своём ночном костюме, в комплект которого входил даже ночной колпачок. Он очень боялся поймать паразитов, так как в этом случае ему пришлось бы бриться с головы до пят, волос не было только на пятках и ладонях. По этой причине женщин он боялся как чёрт ладана.

Поесть он был горазд, однажды, выйдя из столовой, где парни неплохо пообедали, а Гриша скушал, под удивлёнными взглядами тройную порцию первого и второго, зашли мимоходом в магазин и на вечер прихватили булку хлеба и килограмм колбасы.

Выйдя из магазина, Гриша похлопал себя по животу:

 «Кажется чуток подкрепился. Сейчас придём в отделение и поедим колбаски». Парни захохотали, а инструктор предложил всерьёз:

 «Гриша, если ты съешь мои кирзовые сапоги, я  тебе отдам месячную зарплату».

До сапог дело не дошло, пришлось срочно вылетать на пожар. На борту самолёта в Грише просыпался артист.

Если пожар, на взгляд с неба, был не тяжёлый и если ещё рядом была речка, Гриша был готов к прыжку раньше всех, одет, экипирован. Инструктору только оставалось развести руками.

Если же пожар не обещал отдыха, то глядящий в иллюминатор Гриша делал жалобное лицо, осматривался в фюзеляже в поисках посудины и если ничего не находил, сдёргивал с головы кожаный шлем и выворачивал желудок.

Парни сначала с сочувствием наблюдали за товарищем и больной Гриша возвращался на аэродром и прыгал с другой группой на более лёгкий пожар.

Со временем раскусили хитрого парашютиста, группе приходилось работать меньшим составом, а на пожаре каждая рука на счету.

До мордобоя, правда, дело не дошло, маловат был Гриша, а малых и слабых там не трогали. Пришлось просто уволить с авиабазы.

И.И. Емельянов